Галка от смущения старалась идти в сторонке от него. Тропинка в сугробе была узкая, и Галка черпала валенками снег и спотыкалась.
– Я сама дойду. У тебя уши отмерзнут, – тихонько просила она и останавливалась. От жгучего мороза першило в горле. А он, дурак, при Галке всегда кепку носил. Вот теперь уши и болят, как только ветром прохватит.
Стучал по бочке боцманский каблук. Бадуков спохватывался. Торопливо скрипели штуртросы.
– О чем думаешь? – строго спрашивал рулевого Росомаха. В эти последние дни плавания боцман, помимо своей воли, по-новому приглядывался к молодым матросам. Внешне он по-прежнему был с ними груб, строг и беспощаден, но то и дело ловил себя на вдруг проснувшемся интересе к людям, которые были почти погодками его сына. Они были одним поколением, взрослели в одно и то же время. Понять их – значило подготовиться к встрече с сыном.
Вообще, Росомаха не привык делиться с кем-нибудь своими мыслями. Только Гастеву он сказал о Марии. И то сделал это по необходимости. Но теперь, когда до Мурманска оставались уже не недели, а дни, боцману становилось невтерпеж держать все про себя.
– Так о чем ты думаешь, когда на руле стоишь? – повторил вопрос Росомаха.
Бадуков только вздыхал. И переминался с ноги на ногу, когда палуба на миг выравнивалась.
– Штормит сильно, боцман, – оправдывался рулевой. —И штурвал заедает…
– Конечно, штормит, а ты чего ждал?.. – глухо говорил боцман. – А я вот все о себе думаю. Все, понимаешь, думаю. И думаю… Смотрю на вас – и… А у меня вот тоже сын… Вас помоложе, а уже доктор… Во, а ты говоришь…
– Я ничего не говорю, – робко обижался Бадуков.
– Во… И жена, может, есть… А рука у нее, как клешня у краба – замозолилась…
– Вам, боцман, отдохнуть пора.
– Дойдем к причалу, там и отдохнем… Да не рви, не рви штурвал! Спокойно работай…
– Есть… Только на доктора теперь шесть лет учиться надо. А говорите – нас моложе… Или даже шесть с половиной.
Но Росомаха уже не слушал Бадукова. Он разговаривал опять сам с собой. А под бортом «Полоцка» с грохотом все взрывались и взрывались волны.
На полу капитанской каюты, в которой они устроили себе жилье, безмятежно спал Чепин, хотя при резких кренах его перекатывало от стенки к стенке. Груши ему больше не снились: наверное, устал за четыре часа вахты.
Ванваныч тоже замучился со своей непокорной помпой в третьем трюме, и Росомаха теперь спускался к нему каждые полчаса. Вода в трюмах прибывала, но не так, чтобы это серьезно тревожило боцмана. Судно, по его мнению, держалось великолепно,