Простыми словами. Интервью. Ирина Коростышевская

острове в Эгейском море еще с византийских времен селились отшельники. Мои артисты пришли к одному из них и попросили связать крест на мое имя. Он всегда на мне, я могу вам показать. Простая нитка, но достаточно сильная реликвия. Когда я купаюсь, я снимаю его, чтобы ниточка не размягчилась. Однажды потерял его, начал переживать, обратился к священнику, другу моего сына: «Что это значит – я потерял крест?» Священник ответил: «Ничего не значит, дорогой, это не талисман, это крест, символ веры твоей». Через день я нашел его в одежде.

      Вы звездный мальчик, Роберт Робертович.

      (Улыбается.) Замечательная сказка. Мой ученик не так давно поставил по ней спектакль в театре «Et Cetera». Когда мне было семь лет, я заболел скарлатиной, и моя бабушка все сорок пять дней провела со мной в больнице в инфекционном отделении. Она читала мне «Демона» Лермонтова и почти всего Оскара Уайльда. «Звездный мальчик» долгие годы был моей любимой сказкой. Теперь понимаю, что если бы до пятнадцати лет не прочел все эти книжки, вряд ли бы потом успел их прочесть. Потом все немножечко иначе – романтика чтения пропадает.

      Вы когда-нибудь посвящали спектакль своей маме?

      Посвящал. Без громких слов, без разговоров об этом вслух, тайно, подсознательно каждый мой спектакль кому-то посвящен. Один из первых спектаклей, в Тбилиси, когда мне было действительно трудно его ставить, я посвятил маме. Потом уже практически все посвящено ей. Уже не делю. Мы звали маму Цуца, такое грузинское ласкательное имя. Она была похожа на Джину Лоллобриджиду, особенно в первом ее фильме «Забытые мелодии». Мама училась в одном классе с Сергеем Параджановым, дружила с ним всю жизнь, была разносторонне образованным человеком. Когда я был маленьким, она хотела, чтобы я стал физиком. Это была ее несбывшаяся мечта.

      Можете прочесть мне свое самое любимое стихотворение?

      Первые два куплетика прочту. «Цвет небесный, синий цвет полюбил я с малых лет. В детстве он мне означал синеву иных начал. И теперь, когда достиг я вершины дней своих, в жертву остальным цветам голубого не отдам. Это цвет моей мечты, это краска высоты. В этот голубой раствор погружен земной простор…» Николаз Бараташвили в переводе Бориса Пастернака.

      Вы не жалеете о том, что не стали физиком?

      Иногда жалею.

      А разве вы не стали физиком? Разве театр – это не те же законы?

      Нет, совсем не те. (Молчит.) Но сейчас выясняется, что те.

      Если бы вы были Парисом, и яблоко с надписью «Прелестнейшей» было в ваших руках, кому бы вы отдали его?

      В Челябинске? Отсею всех, подумаю, потом отвечу. Я честно говоря удивлен и немножечко растерян. Не ожидал, что здесь меня так знают и уважают.

      Нет, выбор был бы среди трех богинь. Афродита, Артемида, Афина?

      Венера. Афродита.

      А если б можно было разделить это яблоко на троих?

      (Смеется.) Нельзя