Руки, обхватившие за таз, помогают толчку, и кажется, что он заполняет горячее лоно полностью. Люда вздрогнула, как вздрагивает бабочка, когда опытный энтомолог пришпиливает её огромной иглой к картонке. Лишь огромным усилием удается удержаться на подгибающихся руках. Боль от проникновения инородного тела тут же сменяется едва уловимым удовольствием.
Нельзя! Нельзя получать удовольствие! Ногти впиваются в ладонь, а зубы прикусывают верхнюю губу.
Верховный инквизитор замирает и… подписывает на женской спине бумагу.
– Вот, это нужно будет передать в бухгалтерию. Эх, если бы бухгалтерша не была такой страшной, я бы её тоже… – начальник несколько раз двигает тазом, показывая, чтобы он сделал с Маргаритой Ивановной.
Похоже, он думает, что секретарь не очень хорошо это поняла, выходит полностью и снова загоняет огромный агрегат в её влажную полость. Раз, два, три… Замирает…
Раздается чирканье зажигалки и ноздрей женщины касается легкий запах ладана. На спине, чуть пониже ложбинок возникает тепло, затем оно усиливается нажатием, и бумага с сургучовой печатью ложится на стол.
Первая бумага, а на спине их стопка.
Монолог, подпись, толчки, печать… Именно так, и не иначе. Он наслаждается своей властью надо женщиной. Люда старается расслабиться и помнить – зачем она здесь. Старается приспособиться к темпу, но темпа не было.
Монолог, подпись, толчки, печать…
Я здесь не просто так.
Монолог, подпись, толчки, печать…
Я здесь ради мести.
Монолог, подпись, толчки, печать…
Перед глазами встают горящие родители. Их крики режут уши, а взгляд матери устремлен на меня…
Монолог, подпись, толчки, печать…
Яркие языки пламени жадно пожирают их одежду. Гул костра напоминает тракторный рев. Запах горелой кожи мешается с дымом и вызывает слезы…
Монолог, подпись, толчки, печать…
Люде тогда было три годика, и почти каждую ночь ей снится этот эпизод. Она боится ложиться спать, но образы встают перед глазами. Родители взывают к ней и требуют отмщенья.
– Ох, как представлю всех жен рабочих, к которым они приходят после работы и вываливают монеты на стол…
Опять подпись, толчки, печать…
– Со мной вы представляете других? – с придыханием говорит Людмила.
Вот тут нужно издать стон. Показать, что мне приятно.
– Людочка, ну что ты, с тобой я представляю весь мир. Весь огромный мир Каурина.
Запах сургуча заполнил кабинет также, как и запах пота. Влажные шлепки убыстряются. Толчков становится больше, а времени на подписание бумаг меньше.
Людмила снова издает стон и ловит себя на мысли, что такой же стон издала мама, когда мягкосердечный солдат проткнул её сердце копьем. Этого солдата потом жестоко наказали, но это было потом. Вряд ли мама стонала от наслаждения, но от облегчения мук – точно.
Толчки усиливаются. Ещё