Да кто же такие кровати делает? Непередвигательные! У меня и руки вспотели, и дышала, как паровоз, а легкие, словно меха: вдох–выдох, вдох–выдох. Похоже, одной мне здесь не справиться.
– Ноэль!
Тишина.
Оглянулась, увидела серебряный колокольчик на тумбочке и позвонила.
Горничная заглянула через пару минут. Глаза на секунду стали удивленными. Я сидела рядом с кроватью, сложив ноги в позе лотоса. И в глубокой задумчивости созерцала люстру.
– Леди… Леди Делора, – тихо позвала Ноэль.
– Ты это видишь? – Я указала на чудо осветительной техники.
Горничная кивнула. Но признаков понимания в глазах не появилось, пришлось объяснить.
– Вот если она вдруг упадет…
– С чего бы ей падать? – Ноэль подошла ко мне и задрала голову вверх. Хотя долю сомнения я в ее лице увидела, но продолжала:
– Обязательно упадет. Ноэль, ввиду того, что кто–то очень сильно хочет от меня избавиться, эта люстра – первое, что должно на меня упасть.
Ноэль посмотрела на меня, на люстру, и мне показалось, вот–вот у виска покрутит.
– Вы как себя чувствуете?
– Прекрасно! – спокойно отрапортовала я и встала. Показала Ноэль на кровать. – Задвигаем мое спальное место в угол. И мне спокойнее, и люстра будет целее.
Ноэль открыла рот.
– Молчать и двигать!
Горничная закрыла рот и уперлась в кровать руками. Уже через десять минут мы стояли уставшие, тяжело дышавшие, но сдвинувшие кровать в угол. И лично я была очень довольна.
– Вот и замечательно, – пропела с хрипотцой от усталости. – Теперь завтрак и…
– Милорд запретил вам выходить из дому под страхом приковать к этой самой кровати! – буркнула Ноэль.
– Это я помню, – нахмурилась я, вспоминая вчерашние дикие метания моего озверевшего супруга по комнате. Он мне слова не дал сказать. Резкие жесты и яростный блеск темных глаз больше напоминали дикое животное. Из глаз моего герцога летели молнии, и, кстати, он меня пообещал своими руками… Удушить. Если я покину его дом. Ну, или приковать…
– Своенравная дура! – прозвучало не просто оскорбительно, но до слез обидно.
Я очень хотела сказать супругу, как он не прав, но горечь встала комом в горле. А он ушел, хлобыстнув напоследок дверью так, что штукатурка отлетела. Я, оскорбленная, даже к ужину не спустилась. Хотя ко мне дважды прибегали перепуганные поварята, я гордо отказалась есть с милордом Сама Ярость. И вообще, нужно уметь с женщинами