– Ах так! Как странно! Когда-то этот человек не проявлял никакого интереса к подобным заведениям. И что же он там делал?
– Он был среди бомжей, одним из них, – не колеблясь ответил я.
На этот раз замолчала она, и я расслышал глубокий вздох. «Что вы говорите! Какое несчастье!» – думается, она сказала именно это. Затем она разрыдалась и пробубнила между двумя всхлипываниями:
– Все из-за этой девки… этой девки…
Я не знал, что говорить, и лишь чувствовал, что сердце мое бьется так сильно, что готово выскочить из груди. Я прижал трубку к уху и ждал, пока она успокоится. Я вдруг ощутил невыразимую грусть, слушая, как плачет эта женщина. В памяти у меня возник взгляд того бомжа и его силуэт вдалеке. Может быть, между ними что-то было, между этим мужчиной и этой женщиной, которую я слышал сейчас на другом конце линии. Чувство бесконечной тоски вырывалось откуда-то из глубин меня самого, как мутные пузырьки, прокалывающие поверхность стоячей воды. Чувство это вовсе не походило на сострадание, которое может овладеть вами, когда вы слушаете ребенка, потерявшего родителей; голос этой женщины и картины, сохранившиеся в моей памяти от Нью-Йорка, составляли странное единство, природу которого я никак не мог постичь. Изменение, смешение чувств? Нет, эту тоску я чувствовал у себя в груди, в животе, она походила на маленького звереныша. Как будто вы вдруг сообразили, что хирург оставил у вас внутри инструмент после операции.
Женщина немного успокоилась; тихонько шмыгая носом, сказала:
– Вы знаете, почему этот человек выбрал именно вас?
– Нет.
– Вы согласитесь выслушать нашу историю?
– Да, – ответил я, в то время как мое второе «я» кричало мне: «Стой!», то «я», которое выбросило в унитаз остатки кокаина, оставленного мне Мартышкой. «Остановись! Не вмешивайся ты в эту историю!»
– Он выбрал вас, и вы, несомненно, чем-то отличаетесь от всех остальных. Я хотела бы побольше услышать о нем от вас, а также рассказать нашу историю. Однако есть одно «но». Я знаю, что не имею никакого права ставить вам какие-либо условия. К тому же я не уверена, что вы меня поймете, но я нахожусь в таком положении, которое обязывает меня действовать с некоторыми предосторожностями… скажем… социального порядка и… как бы это сказать… относительного… даже философского.
«Да, да, я понимаю», – чуть было не ответил я. Я пока еще ничего не знал об этой женщине, но эта ее манера выражаться, такая неспешная, имела непреодолимую силу внушения. То, как внимательно она подбирала слова, как изменялся ее голос от редких всхлипываний… Я незамедлительно почувствовал, что ей нельзя было сказать «да, я понимаю», она бы сразу повесила трубку.
– Я бы попросила вас зайти ко мне попозже, после того, как один человек кое-что передаст вам и вы используете это так, как он вам скажет. Я его предупрежу. Сейчас я дам вам его имя и адрес.
Я записал имя и адрес.
– Я жду вашего звонка, – сказала она, прежде чем повесить трубку.
Адрес был странный, а имя и подавно. Контора инженера по звуку была расположена в