И все это еще на сутки отложило выход их отряда из Ужгорода. Мясо убитых коней, забитых свиней варили всюду, безжалостно изводя на дрова для костров дерево строений и мебель Ужгорода. До первых столкновений с поднимающимися Бродягами… Убитых было слишком много в городе. Люди Гадкого Утенка просто физически не могли расчленить каждого павшего. Некоторые и перерождались в Бродяг.
Белый опять обернулся, наткнувшись взглядом на Зуба, которого было и не узнать.
Как ни странно, наспех проведенная церемония обручения Зуба и Жалеи, по большому счету – незаконная, никак не изменила Мать Милосердия. Легкая и жизнерадостная, она осталась сама собой. А вот Зуб преобразился. Из сумрачного наемника, надевшего на себя крест, Зуб стал тем, кем и являлся всегда – воеводой, бывшим властителем. Его спина распрямилась, плечи развернулись, взгляд стал тверд и спокоен. Выражение лица перестало нести печать тяжких раздумий, приобрело свойственное знатным – слегка надменное – выражение властности и уверенности в своем праве. Белый попросил Зуба объяснить это изменение в нем. Зуб сказал, что тень бесчестья Жалеи его так угнетала. А теперь – он в своем праве.
Но уже вечером Гадкому Утенку пришлось опять напяливать на палец печатку с гербом Императорского Дома и массово обручать сложившиеся за это время пары. Народ, видя изменения во внешнем виде Зуба, сразу выведал про их таинство брака и толпой пришел к командиру, требуя проведения ритуала. Ибо – «тяжко жить во грехе!». На удивленное возражение Белого, что он не клирик, ему был ответ: «Вы – наш владыка, князь! Вы – чище святош!»
На глаза попалась фигурка Синьки и развеселый колпак лицедея, надетый поверх шлема. Вид девушки теплом отозвался в груди Белого. Они наконец смогли вырвать время друг для друга. Белого немного удивило, что в отсутствии Стрелка «Мертвый Круг» – скрытность их отношений – обеспечивал сам Корень, до этого самый ярый противник их соединения.
Потом глаза Белого зацепились за хвост их каравана, где шли Безликие. Так они стали себя называть. Белый все же взял с собой выживших ужгородцев. Безликими назвали они сами себя. И первым был – Госш, бывший десятник стражи Ужей. Он завязал себе лицо тряпкой и стал себя именовать «Безликим». Этакий обет, как у крестоносцев. За грехи, что он совершил. А за ним – его старший внук, единственный выживший в этой бойне из всей его большой семьи. Многие видели, как он, молча, с каменным лицом, сидел, раскачиваясь, над обгоревшими телами родных, как резал себе лицо раскаленным ножом, как срезал себе волосы с головы, вместе с кожей. Если бы кругом не было безумия, не творилось бы подобное на каждом шагу, его поступок удивил бы всех. Но в тот день – все сошли с ума. От злости, ярости, отчаяния, от пролитой крови.
Тем