Мифы второй группы отражают историко-политическую ситуацию, сложившуюся на Ближнем Востоке ко второй половине II тыс. до н. э. Это активное освоение Средиземного моря[25] и связанное с этим ожидание опасности со стороны моря, это нападение т. н. «народов моря» на старые речные государства, это постоянные внут- ридинастийные конфликты в государствах Сирии, Малой Азии и Двуречья, чреватые заговорами и характерные взаимной ненавистью царственных отцов и их наследников. В этой ситуации вредителем оказывался близкий родственник героя, который ради своей победы в битве за власть привлекал на свою сторону чужеземцев, шедших со стороны Средиземного моря[26]. Герой же еще ранее этого лишил власти своего предка, поэтому его собственное правление не выглядело в глазах претендента неоспоримым.
О перенесении внешнеполитических интересов с гор на море свидетельствуют все клинописные тексты, начиная со Средневавилонского периода. Особенно характерен пример из эпоса о Гильгамеше. Если в шумерской версии похода на Хумбабу Гильгамеш идет на восток и покоряет враждебные горы Загроса, то в вавилонской версии Хумбаба живет на западе, в примыкающих к морю горах Ливана, с которыми теперь связано представление о мировом зле [Якобсон 1988][27].
Итак, рассмотренные нами в стадиально-хронологическом порядке змееборческие мифы, зафиксированные в клинописных источниках, позволяют выделить две стадии в развитии змееборческих представлений на древнем Ближнем Востоке – гороборчество и мореборчество. Каждая из этих стадий связана с определенной зоной внешнеполитических и производственных интересов народов Ближнего Востока, а также с определенным типом отношений между членами правящих династий. Мифологический сюжет в каждом из этих случаев является результатом сложного совмещения природно-климатических и историко-политических образов действительности в сознании древнего человека. Сюжет существует в сакральном пространстве и времени, и, как уже показано, связан преимущественно с событиями весны и Нового года.
Сравнение данных клинописной литературы с этнолого-фольклористическим стереотипом змееборческого мифа позволяет сделать следующие выводы:
1. Змееборческий миф в записях III–II тыс. до н. э. не имеет отношения к обряду инициации, не связан с получением магической силы, шаманским испытанием, а в ритуальном смысле – с пребыванием героя внутри водного чудовища, а также с выхаркиванием героя чудовищем.
2. Водная природа змея не является его первоначальной природой. Миф начинается с отсутствия у вредителя какой бы то ни было формы. Одними свойствами он напоминает змею, другими – хищную птицу.
3. Борьба идет не за девушку, а за власть или за символы этой власти. Женщина фигурирует только в контексте священного брака, и то только в шумерский период.
4. Змееборческий