– Ma tante, уж вы не сватаете ли меня?
– Упаси бог, кому ты, нищий, нужен! – Александра Васильевна ткнула кучера локтем в бок. – Трогай, Степаныч! Совсем заморозил!
Сани покатились со двора мимо длинного здания оранжереи. Езда была недалекой: до церкви и обратно. По дороге народ в праздничных платках и полушубках отступал к обочине, давая господскому возку место. Лиза почувствовала, как холодная рука Александра проникла внутрь муфты и крепко сжала ее ладонь.
– Нам надо объясниться, – прошептал он.
Его прикосновение не было ни дружеским, ни нежным. Лиза затрепетала. Ей показалось, что она в чем-то виновата.
Во все время вечерни молодая графиня Браницкая стояла сама не своя, думая о предстоящем разговоре, как о казни. Отчего он имеет над ней такую власть? Ведь это ей следует спрашивать и сердиться! Но Лиза трусила, как собака, приметив в руках хозяина веник, и готова была ластиться, вымаливая прощения.
Толком она не молилась. Лишь когда вступал хор, немного успокаивалась, роняла слезы и беспрерывно повторяла: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Больше ничего не шло в голову.
Раевский держался спокойно. Переминаясь с ноги на ногу, иногда позевывая, иногда покусывая нижнюю губу. Когда запели «Херувимскую песнь», он взялся ладонью за горло, тяжело сглотнул и поспешил выйти вон. От множества народу, чада свечей и аромата ладана в церкви царила духота. Лиза подумала: как странно, марево аж плывет, как летом, а белым розанам из матушкиной оранжереи, которыми к празднику, по приказу графини, убрали храм, хоть бы что. Бутоны раскрылись и жадно хватали лепестками воздух, добавляя свой аромат в общее благоухание.
Домой ехали молча. Александра Васильевна, как и всегда после службы, была в приподнятом настроении, но молодых не задевала. Понимающе поглядывала на них из-под кустистой изогнутой брови, точно говоря: «Все про вас знаю». На поверку же, как казалось Лизе, она не знала ничего. Полагала, что между племянником и дочерью дело слажено. Зря, что ли, ее дура столько лет в девках?
Барышне было жаль мать, больно за себя и боязно Александра. Для чего он приехал? Ведь ясно же – надо свататься. А если нет, то к чему и ездить! Держит ее, как кобылу за недоуздок, чтоб не убежала. Она и так не убежит. Куда? К кому?
Пока шли через сад, смотрели, как в заплывших льдом окнах дрожат огоньки и мечутся цветные пятна девичьих душегреек. Барская барыня Поладья Костянтиновна подгоняла горничных, сервировавших стол.
– Швитче, бисовы доньки, швитче! Сама госпожа графиня изволит на крыльцо подниматься! Dépêchez-vous![3] Пся крев!
Дворня говорила на смеси русского,