– В этом деле нет мелочей.
– Я знаю, и в первые дни мы взяли всех главных участников заговора.
– Боже мой, Штауффенберг! – воскликнул Гитлер. – Герой войны, которому я верил, как самому себе! – Внезапно лицо его перекосилось, стало каким-то кислым. – Не могу простить, что его расстреляли…
– Штауффенберг не попал в наши руки. С ним расправились армейские офицеры.
– Чтобы замести следы.
– Мой фюрер, вы, как всегда, правы.
– Вы бы подвесили этого одноглазого полковника на крюк за ребро! – злорадно потер руки Гитлер. – Вы вытянули бы из него все их секреты… – Вдруг перешел на фальцет: – Потом вы подцепили бы его на тот же крюк за горло, как простого барана! Он подыхал бы долго и в муках, а так он не успел даже осознать смерть!
– Зато другие хорошо осознали ее, – счел возможным возразить Кальтенбруннер.
– Я ценю это, Эрнест, и никогда не забуду вашей преданности.
В таких случаях надлежало вытянуться и торжественно воскликнуть «хайль», но Кальтенбруннер ответил просто:
– Благодарю, мой фюрер.
– Как Канарис?
– Так, как вы и хотели, мой фюрер. Камера – голый бетон, без койки и нар, хлеб и вода. Я приказал допросить его, – улыбнулся злорадно, – первая категория допроса. Это только цветочки, мой фюрер.
– Он должен жить! – Гитлер остановился и вперился в Кальтенбруннера холодными глазами. – Он должен жить, пока я сам не посмотрю на него, вам ясно, Эрнест? Пока я сам не увижу страха на лице этой грязной свиньи! Это он виновен в наших поражениях, проклятый шпион и предатель! Я никогда не прощу ему, я хочу увидеть, как он будет медленно умирать и просить пощады, но никогда ее не дождется, никогда! – Гитлер произнес все это единым духом, уставясь на Кальтенбруннера.
Обергруппенфюреру на мгновение стало жутко, будто это он очутился на месте Канариса, мороз пробежал по коже. Кальтенбруннер пожал плечами, отвел глаза и подтвердил:
– Никогда!
– Но вы ведь не для того прилетели из Берлина, чтобы рассказать мне о самочувствии Канариса? – вдруг улыбнулся Гитлер. – Я слушаю вас, Эрнест, внимательно слушаю, разговоры с вами всегда приносят мне удовольствие. Кроме тех редких случаев, когда у вас неприятные известия.
– На этот раз неприятностей нет.
– Итак, у вас появилась какая-то идея, Эрнест? – сразу оживился Гитлер.
– Да. – Кальтенбруннер решил не говорить, что идея, собственно, принадлежит не ему, а возникла у никому не известного гауптштурмфюрера из «Цеппелина».
Гауптштурмфюрер получит свое: очередное звание и крест – разве этого мало? Возможно, когда-нибудь его имя станет известно самому фюреру – все возможно в этом мире, но всему свое время, – а пока, в трудные для рейха дни, фюрер должен знать, что Главное управление имперской безопасности не спит и что можно положиться на Кальтенбруннера.
Гитлер остановился. Стоял, заложив правую руку за спину, перекатываясь с носков на пятки,