IX. Маргарита Бургундская
Стоя в небольшой комнате, что предшествовала залу для пиршеств, Филипп д’Онэ не двигался с места. Он видел, как та, что назвала себя Аглаей, поднялась из-за стола, подошла к нему, и дверь закрылась.
Аглая взяла перекинутый через подлокотник кресла широкий плащ, завернулась в него и села. Филипп остался стоять. В манерах этой женщины произошли резкие перемены, в них вдруг появилась столь пренебрежительная гордость, столь величественное достоинство, что Филипп, почти забыв об ужасном зрелище, только что произошедшем у него на глазах, отвесил очень глубокий и уважительный поклон.
– Что вы хотели мне сказать? – спросила она тоном высокомерной холодности.
И так как Филипп – сердце его стучало, в мозгу роились десятки мыслей – молчал, она продолжала:
– Та, которую я зову своей сестрой Пасифеей, та, которая вас приметила, та, которая призналась вам в зародившейся в ней страсти, та, наконец, которой вы нанесли смертельное оскорбление, принадлежит к высокой буржуазии, сеньор Филипп. Она могла бы отомстить за ваше презрение. Но эта подруга, у которой сердце гораздо чище, чем вам кажется, эта подруга, которая, как и я, позволила себе минутное безумство и распутство, не способна на месть. Она – само воплощение доброты, так что можете говорить без боязни. Что вы хотели сказать?
– То, сударыня, что я несчастный человек, который уже не принадлежит самому себе; что одна безрассудная страсть, безумие моих дней, тревога моих ночей, исступление моих снов, ведет меня по жизни, словно лишенное души тело; что ни один из моих взглядов, ни одна из моих мыслей, ни единая частица моего сердца, даже пожелай я того, не дойдут ни до одной другой женщины.
Он прервался, сделав неистовый жест; незнакомка смотрела на него с некоторым удивлением, словно, казалось, не верила, что подобная любовь возможна.
– Так вы любите? – спросила она уже более мягким голосом.
– Да, сударыня! – отвечал Филипп с каким-то отчаянием.
– А ваш друг Буридан… который не соизволил прийти, он тоже любит?..
– Буридан, сударыня? Будь он здесь, он бы ответил вам сам, я же не владею секретами его сердца, – сказал Филипп, кланяясь.
– Очень хорошо; в дружбе вы так же верны, как и в любви. Можно ли на вас за это сердиться? Должна сказать, что я завидую тем, кто имеет счастье принадлежать к вашим друзьям, и той, которую вы удостоили своей любовью.
Перед ледяной иронией незнакомки и так уже бледный Филипп побледнел еще больше и покачал головой. Отчаяние рвалось на уста. Как все искренние влюбленные, которые страдают, он испытывал огромную необходимость в утешении, в жалобе, смягчающей боль, в слезе, освежающей сердце.
– Сударыня, – промолвил он глухо, – я не знаю, стоит ли завидовать той, которую я люблю, но точно знаю, что