– А о девке Спортсмена позаботились?
– Зачем? Она в Греции.
– Но телефонный контакт был.
– Не будем уподобляться Лаврентию. Девка и мать нас не волнуют.
– Ой ли? Мать-то его в Киеве.
– Его мать обыкновенная старая шлюха. Ты б еще профессорову жену с Мадагаскара выкрал!
Собеседники некоторое время помолчали, глядя в бумаги, что держал в руках один из них. То были два листка: один – старый, хрупкий, бледно-картофельного цвета, густо исписанный летящим почерком, – тот, девятый лист рукописи, что Саша отдал на экспертизу спецу-уголовнику (спец не сдал Сашу, сдал библиотекарь Каченовский, а спеца взяли уже после); другой – обычный, глянцево-белый, с компьютерной распечаткой.
– Жуть…
– Не говори. Ублюдок. Давно надо было черных давить. Кстати, ты разобрался с ниггером, что там крутился?
– Ниггер не при делах.
– Все-таки позаботься о ниггере. Береженого Бог бережет.
Снова пауза, улыбка. Смотрят в документы – хмурятся.
– Но как же он это мог написать…
– Вот так и мог, как Бенкендорф Орлову сказал. Пообщался с теми… Про это и фон Фок говорил, но те убрали фон Фока.
– Странно, что Орлов поверил. Он не из таких был. – А он и не поверил. Ты бы поверил? И сам Бенкендорф не поверил, но – запомнил и перед смертью последователям передал. . Никто не верил, но все передавали. По цепочке.
– Бенкендорф-то от кого узнал?
– Теперь уж концов не сыщешь. . Одно можно точно сказать – что не от Вяземского. Стал бы Вяземский сам на себя показывать… Может, от Одоевского, тот ведь – тоже, только с другого боку, с безобидного. .
– Почему Орлов не сказал Николаше?
– Спроси его! Может, и хорошо, что не сказал. Ежик сказал Иосифу – и как кончил Ежик? Плохо кончил.
– Прав был Юра: не нужно двоевластия. Если сам о своей безопасности не позаботишься – жди, что она придет позаботиться о тебе. .
– Ты точно обо всех позаботился, видеть?
– Обижаешь.
– Девка с ксерокса?
– Обижаешь… А жаль. Восемнадцать лет. Красивая.
– Мясо… Кто конкретно будет их брать? Операция серьезная, не профукать бы.
– Кто? Геккерн и Дантес… (Следует взрыв здорового мужского хохота. Собеседники выходят из церкви.)
кто ее мог
VIII
Он боялся звонить Кате, боялся звонить матери, боялся звонить Олегу. Никому нельзя звонить. Его телефоны, конечно, прослушиваются. Почему он, идиот, не рассказал все Олегу – сразу, в тот день, когда молдаваны нашли коробочку, ведь Олег тогда еще не ушел в отпуск! Олег бы его как-нибудь отмазал, пусть за отмазку эту пришлось бы по гроб жизни с Олегом расплачиваться, все равно. А теперь он один-одинешенек. Все воскресенье он лежал на диване и прихлебывал понемножку виски, как