– Это ведь вы?
Почему-то именно сейчас мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Нехотя повернув голову и присмотревшись, в моей памяти тут же всплыли осколки давнишней встречи на литературном форуме. Огромный зал, толпы людей у входа, желавших как можно быстрее прорваться внутрь и занять самые лучшие места, павильоны с книгами…Я был там впервые, был так сказать собственным представителем одной из своих книг, напечатанных на последние деньги, копившиеся у меня в кошельке еще с момента моей работы грузчиком в железнодорожном депо. Я простоял на одном месте как чертов истукан почти полтора часа, так и не увидев ни одного человека возле полки с моей книгой. Разочаровавшись во всем и прокляв тот день, когда мысль приехать сюда вообще посетила мою голову, начал собираться уходить.
Она подошла в самый последний момент. Невысокого роста, чуть ниже меня. С приятной улыбкой и широкими очками, она буквально выхватила из моих рук книгу, стиснув тоненькими пальчиками твердый переплет и раскрыв в случайном месте. Ее платье в пол тянулось за ней и трепыхалось из стороны в сторону поддаваясь даже самому незначительному движению, а в полупрозрачной, почти вульгарно откровенной блузке, угадывались два очень плотных и упругих бугорка.
«… и ты придешь ко мне, не зная кто я,
возьмешь за талию во сне. В урочный час,
как будто в жизни есть у нас история.
Поднимешь руки и прильнешь ко мне.»
– Вы пишите стихи? – спросила она тогда таким заинтригованным голосом.
– Нет, терпеть не могу.
– Тогда откуда это?
Она повернула ко мне развернутую книгу и, обнаженной многочисленными строками и буквами, указала на место в середине.
– Это так…был порыв, который стоило запечатлеть. Не более.
Девушка тогда показалась мне странной, как впрочем и я ей, но книгу она купила. Всего одну из нескольких сотен, которые я намеревался продать, но в последствии пришлось сдать на макулатуру и хотя бы чуть-чуть отбить затраченную на ее печать сумму. Теперь же она была здесь. Рядом со мной и так уже упорно, как и в тот раз, пыталась завести со мной разговор.
– Нет, правда, это ведь вы.
Наконец я повернулся к ней всем телом, понимая, что больше молчать нельзя. Она ничуть не изменилась. Те же очки, та же оправа, только фигура слегка изменилась и грудь стала больше. Но в целом все то же, что и тогда.
– Да, вы правы. Это я.
– «Вы»? Почему такая официальность? Это же не я писатель.
Секунду я молчал.
– Всегда любил женщин с «карэ». В этом есть какая-то сексуальность неподвластная многим другим прическам.
Она улыбнулась и сняла очки. Без них глаза ее были еще красивее. Большие, с ярким голубым блеском, как будто вместо зрачков в них были вставлены два гладких топаза.
– В прошлый раз, господин писатель, вы были не таким разговорчивым.
– Это характерная черта всех писателей – мы мало говорим.
Я поднял