В отличие от любой другой женщины из тех, с кем переспал Мэтт, Мередит была совершенно невинна и теперь носила его ребенка.
Между ними разверзлась социальная пропасть шириной в тысячи миль, и вот теперь они намереваются, поженившись, перекинуть мостик через эту пропасть, а потом, разведясь, еще больше расширить ее и уничтожить эту хрупкую связь.
У них не было абсолютно ничего общего, ничего, если не считать единственной ночи любви, страстной, сладостной, жаркой любви, когда соблазнительная искусительница в его объятиях превратилась из испуганной девственницы в источник мучительного восторга. Эта незабываемая ночь любви, не дававшая покоя, терзавшая безумными воспоминаниями, ночь, когда он добровольно позволил увлечь себя, чтобы самому стать настойчивым преследователем, отчаянно пытавшимся подарить им обоим наслаждение, которое они не смогут никогда забыть.
И ему это удалось.
Но теперь благодаря его решимости он скоро станет отцом.
Жена и ребенок не входили в планы Мэтта на ближайшее время, с другой стороны, разрабатывая свой жизненный план и следуя ему десять долгих лет, он знал, что раньше или позже это случится, и поэтому теперь всего-навсего придется приспособиться к обстоятельствам. Конечно, все это произошло в самое неподходящее время, но Мэтт привык нести на своих плечах любую тяжесть, любую ответственность. Нет, долг и обязанности не тяготили Мэтта так, как другие обстоятельства, и самым важным из них было потухшее безнадежное лицо Мередит. И мысль, что из-за случившегося радость и счастье никогда не осветят это чарующее лицо, беспокоила его больше всего на свете. Именно поэтому Мэтт наклонился над ней и голосом, который должен был прозвучать шутливо, но сорвался почти на крик, резко приказал:
– Ну-ка улыбнись, спящая красавица!
Глаза Мередит распахнулись, сузились, опустились к его улыбающимся губам и снова поднялись в немом жалком недоумении.
– Не могу, – хрипло прошептала она. – Вся эта идея попросту безумна, и теперь я это вижу. Поженившись, мы только испортим жизнь друг другу и малышу.
– Почему ты это говоришь?
– Почему? – повторила она, краснея от унижения. – Как ты можешь спрашивать меня почему? Боже, да ты даже не захотел пригласить меня куда-нибудь после той ночи. Даже не позвонил! Как ты мог…
– Я намеревался позвонить тебе… – перебил Мэтт. Мередит закатила глаза при виде столь невероятного хладнокровия, но он продолжал: – Через год-другой, после того как вернулся бы из Южной Америки.
Не будь Мередит так несчастна, наверняка бы рассмеялась ему в лицо, но следующие слова, произнесенные со спокойной силой, успокоили ее сердце:
– Да если бы я хоть на секунду подумал, что ты хочешь меня видеть, давно бы позвонил.
Охваченная одновременно недоверием и болезненной надеждой, Мередит сомкнула веки, безуспешно пытаясь справиться с собой. Слишком много свалилось на нее – безмерное отчаяние, ошеломляющее облегчение, робкая надежда,