– Его сглазила миссис Флюк. Она терпеть не могла миссис Пэшен, – мрачно заметила мисс Харпер.
– Но ведь она ее дочь! – удивился Джонс.
– Вы не знаете местных жителей, – вздохнула мисс Фиби.
– Послушали бы вы, о чем они говорят…
– И о чем они думают…
– Это просто ужасно!
– А что стало с ребенком? – спросил Джонс.
– Он отправился на небеса, – ответила мисс Фиби и покачала головой. – К счастью…
– Да, к счастью…
– …его крестили в трехмесячном возрасте.
– Я имел в виду маленького Миддлтона, – пояснил Джонс.
– Если это действительно Миддлтон, – буркнула мисс Харпер, отведя взгляд от сестры. – Знаете, когда муж не верен жене, измена часто бывает обоюдной. И если младший Миддлтон – не Миддлтон, а молодой Пайк… Хотя говорить можно всякое, но согласитесь, не бывает дыма без огня.
Джонс кивнул и, сбитый с толку всей этой путаницей между Пайками, Миддлтонами и Пэшенами, собрался уходить.
– Надеюсь, вы навестите нас еще раз, мистер Джонс? – обратилась к нему мисс Харпер.
– Мы откроем для вас баночку сливового варенья, и вы сравните его с клубничным от миссис Гэнт, – добавила мисс Фиби.
– Прошу прощения, – пробормотал Джонс, – но, мне кажется, я не совсем понял. Чей ребенок умер?
– Миссис Пэшен, – быстро ответила мисс Харпер.
– Неудивительно, если вспомнить, как пил его отец, – вставила мисс Фиби.
– И снова эль, сестрица.
– Бедное дитя, он был совсем слаб!
– Миссис Пэшен говорила, что раньше и сама была не прочь пропустить стаканчик эля, но с тех пор, как насмотрелась на мужа, даже думать не хочет о спиртном.
– Это и понятно, сестрица.
– Он добавлял в него джин.
– Ужасный человек! Подумать только, что мы давали ему работать в нашем саду, пока обо всем этом не узнали!
Глава III
«Нет никакой возможности примирить эти интересы; все, что мы можем, – соблюдать такт и не упускать из виду собственные цели».
Джонс вернулся домой и часа два просидел над книгой в своей гостиной, пока, случайно подняв голову, не заметил в окне старую женщину в красной юбке из плотной ткани. Подоткнув подол, она согнулась на грядкой и занималась какой-то сельскохозяйственной работой, в которой Джонс, будучи убежденным горожанином, ничего не смыслил.
Он смотрел на нее битый час. Старуха медленно перемещалась по полю и частыми короткими толчками втыкала в землю железный инструмент. Выглядело это жутковато и в то же время зачаровывающе – методичное, изуверское кромсание ни в чем не повинной почвы. Джонс долго следил за ней с какой-то болезненной тревогой, и ему казалось, будто он слышит, как металл лязгает о камни.
Когда она закончила работать, наступили сумерки, и Джонс отправился в трактир «Долговязый парень» за вечерним элем, с неприятным чувством вспоминая этот