В ответ на правильное, в общем-то, замечание лейтенанта матрос Плёсов пробормотал:
– Зубастому, похоже, удача ворожит.
Сказано было очень тихо, услышали только рядом стоящие, но очень скоро эта похвала командиру, разносимая шёпотом, стала известна всем нижним чинам. И оспорить её никто не пытался.
В рубке же говорили об ином.
– Михаил Григорьевич, они, как мне кажется, с якорей снимаются.
– Точно, так и есть, Владимир Николаевич, и сдаётся мне, что повторная атака может стать очень опасной. Уж на сей раз готовность у них будет на ять. Пойдут в галфвинд, опять же.
– А если дистанцию побольше?
– Не успеем… разве что приказать комендорам бить по одной цели. И тут же разворот.
Семаков задумался на кратчайшее мгновение и принял решение.
– Подносчики, в трюм! Находиться в готовности! Право на борт! Курс ост-зюйд-ост!
Рулевой немедленно выполнил команду. «Морской дракон» шёл параллельно фронту вражеской эскадры. На лаге стрелка подрагивала возле отметки «25».
– А теперь на восемь румбов к норду!
Корабль послушно лёг на новый курс. Командир двинул рычаги. Двигатели зашумели чуть громче.
В свою очередь принялся раздавать команды старший артиллерист:
– Комендоры, к гранатомётам! Целиться по одной цели, на которую укажу. Более пяти гранат на орудие не тратить!
Когда до ближайшего корабля союзников оставалось чуть более двадцати пяти кабельтовых, обстановка сделалась предельно ясной. Два корабля отстали и, судя по всему, пытались спасти тех, кто выжил на попавших под обстрел линкорах. Остальные двинулись фронтом на обидчика.
Семаков мимоходом подумал, что при достаточном сближении он на месте командующего эскадрой повернул бы по ветру. Такой манёвр мог пройти быстро и давал возможность для хорошего бортового залпа. Командир мгновенно принял решение: рисковать нельзя. Бросил взгляд на лейтенанта Мешкова. Тот отлично понял и загремел:
– Комендоры, целиться по крайнему справа! Пали, братцы!
Про себя князь отметил: дистанция очень уж велика, возможны промахи, и потому считал отдельно взрывы и отдельно – характерный лязг затворов. Картина складывалась не вполне радостная.
– Одна не взорвалась… Вторая тоже… Третьей влепил, фок-мачты уже нет, четвёртая опять впустую… Пятая есть, уже ни одной мачты не уцелело… шестая мимо… Седьмая есть, и дымит изрядно… Восьмая мимо… Девятая… Десятая точно грохнула.
Он ещё считал, а движки зашумели по-иному: корабль снова заложил поворот. Вдогон летели ядра – и не долетали.
– Гори-и-и-ит! – пропел Мягонький. Голос сигнальщика не отвечал оперным требованиям, но почему-то в тот момент никто не посчитал его противным.
– Кроев, боеприпасы!
– Шсят осьмь всего осталось, вашбродь, из них десять больших! – последовал ответ из трюма.
– Ещё бы одну атаку, Владимир Николаевич, а? – вкрадчиво поинтересовался мичман.
Ответ был дан самым