А двадцать пять лет жизни с Мервар он и не заметил, как прошли. И ничего удивительного – жили, даже хорошо жили. Мервар давно стала превосходной хозяйкой – прежней рьяной активистки как не бывало; только чувства времени и событий у неё было не отнять, и она всегда строго ограждала его от опрометчивых поступков. Жизнь их шла в нужной колее. После института Халиль остался в аспирантуре при кафедре татарского языка. Правда, он не слишком любил свою специальность и не возлагал на будущее особенных надежд, но, чтобы добиться учёной степени, решил посвятить этой специальности свою жизнь. Закончил аспирантуру, защитил кандидатскую, а потом, благодаря великим стараниям, стал наконец профессором татарского языка и стал ходить с огромным жёлтым портфелем… Видимо, человек достиг своего потолка. Теперь он был доволен и судьбой, и жизнью. Никто его не спрашивал, чиста ли его честь, не терзают ли его угрызения совести. Да и кому спрашивать? В обществе он был свой, а оглядываться назад, копаться в прошлом не любил.
Но отчего же так встряхнуло его возвращение в город женщины, которой не было здесь более четверти века? Почему вдруг так встревоженно проснулась в нём душа, давным-давно охваченная летаргическим сном? Отчего с новой силой вспыхнули в нём давно улёгшиеся чувства, ожили забытые мечты? Видимо, тут дело не в одной Лейле. Видимо, кроме чувств, которые питал Халиль к юной девушке, в нём накопились со временем какие-то иные чувства. И весть о возвращении Лейлы из Ленинграда явилась лишь чем-то вроде первого дыхания весны, властно обдавшего застывший, заледеневший мир его души…
Да в какую пору! В тёплый апрельский вечер, когда вовсю звенит капель!.. Ах, Лейла, Лейла!
А первая буря, кажется, всё-таки улеглась. Халиль вскоре овладел собой. Никому, даже самой Мервар, особенно насторожившейся в последние дни, не удавалось уловить, что творилось с ним. Многолетняя привычка скрывать свои истинные чувства выручила Халиля и на этот раз: он оставался тем же осанисто-гордым, сосредоточенно-замкнутым профессором Ишмаевым с его спокойными, размеренными движениями. Придя в себя, он попытался осмыслить, что же с ним произошло. «Эх ты, шакирд плешивый, разум совсем потерял! – бранил он себя. – Лейла вернулась? Ну и что тут такого! Ты же её упустил давным-давно! Разве не всё равно теперь, приедет она или уедет?.. О нет, так не годится. Стыдно!.. Пустой вздор всё это. Надо забыть всё и выбросить из сердца вон… Возвращаться к прошлому? Нет, нет!»
Так подсказывал ему трезвый рассудок. Он хотел уйти от соблазна. Старался холодным рассудком подавить в себе и пылкие порывы, и мучительные раздумья. Лишь одно желание не мог он унять: очень хотелось взглянуть на неё – хоть один раз, хоть краешком глаза… Да, без всякого умысла, просто из одного лишь любопытства увидеть Лейлу, которая не суждена была ему. Какая-то она теперь? Как она выглядит, перевалив за сорок, та милая лёгкая белокрылая бабочка? Узнает ли он её? Сколько было в ней красоты, грации, чёрт побери!
Светлые