Я подозревал, что в эту ночь мне не уснуть. Эта ночь должна принести мне что-то особенное, но в чём эта особенность, пока ещё было неясно. Я вышел за калитку и осмотрелся. Улица была освещена лунным светом.
Из темноты появилась фигура. Это была Фатима Сакаева. В её руке был узелок.
– Я несу им еду, – сказала она.
– Но они спят, – возразил я.
– Они не спят.
Мы пошли к дому Сакаевых. Я был уверен, что передать что-либо пленным солдаты не разрешат. Кроме того, было ясно, что Фатиме опасно лишний раз там показываться, поскольку красные считали её классовым врагом. Тьма перед нами была страшна и двусмысленна, но я готов был идти с Фатимой в самое сердце этой тьмы, что бы нас ни ожидало.
У ворот дома Сакаевых стоял часовой. Мы увидели его ещё издали, и пока он нас не заметил, свернули на боковую улицу и решили зайти во двор сзади, там, где начинается крутой спуск с холма к нашей речке. Продравшись через кустарник и траву, мы вышли во двор. Там мелькали тени, слышны были голоса множества людей. Перед нами словно разыгрывалось некое представление, и мы наблюдали самую важную из его частей.
Центром этого представления был большой костёр, который разожгли прямо посреди двора. С одной стороны от костра, вдоль стены дома Сакаевых, в одну шеренгу стояли с десяток красноармейцев. Их лица были освещены светом подрагивающего пламени. С другой стороны находился сарай, и оттуда выводили пленных. Руководил всем этим действием Минлебай Атнагулов. Он что-то громко говорил, но ветер подхватывал и уносил его слова, и потому неясно было, о чём идёт речь.
Тут меня, видимо, бес попутал, и мне захотелось подойти и рассмотреть всё это поближе. Фатима, к счастью, осталась стоять на месте, очевидно, творящаяся на наших глазах картина испугала её. Она могла приручать смерчи, но люди порой вызывали у неё страх.
Как вы помните, деревня наша располагается на двух холмах. И потому земля под ногами всегда меняет свой уровень. Бродя по нашей территории, то поднимаешься вверх, то спускаешься вниз. Двор Сакаевых представлял из себя поляну, которая круто обрывалась вниз, образуя большую, с человеческий рост ступень. И потому, подойдя к территории двора вплотную, я оказался на подножии этой ступени. Я словно стоял у края сцены, к которой вышел из темноты зрительного зала. Плоскость сцены находилась вровень с моими глазами. Я смотрел на происходящее немного снизу, любой жест был значителен и весом, тем более что всё было подсвечено дрожащим светом костра, а то, что подсвечено ночным пламенем, остаётся в памяти навечно.
Минлебай Атнагулов стоял рядом с костром и держал речь перед своими людьми. Смысл её был таков. Из штаба армии получена телеграмма. Белые перешли в наступление, и сейчас они на подходе к уездному городу. Возможно, что нам придётся отступать. И потому пленных приказано расстрелять.
Пленники стояли рядком возле стены дома Сакаевых, их лица