На осенних горьких ветрах
Что есть сил помчался бы на родную землю,
Но однажды покинув свой дом,
Вряд ли туда вернёшься.
На осенних горьких ветрах…
Это слова известной народной песни. По версии писателя Наки Исанбета, её сочинили солдаты Первой мировой войны. Известно, что песни, которым суждено стать народными, идут от деревни к деревне, точно медленно бредущие облака. Строчки «На осенних горьких ветрах» должны были дойти до нас где-нибудь году в семнадцатом. Но они зазвучали в нашей деревне гораздо раньше. Эту песню пел Халил. Он не боялся ходить на поляну мёртвых, где и услышал строчки про осенние горькие ветра.
– Скажите, вы не устали меня слушать? – вдруг спросил рассказчик. Он перевёл дух, точно после первой главы повествования.
За окнами неслась темнота, и она уже была крепче чая, что мы пили.
– Ни в коем случае, – сказал я. – Продолжайте.
– Вам нравится мой чай?
– Так же, как и ваш рассказ.
– А что вам нравится больше – чай или рассказ?
– Они неразрывно связаны, – уверил я его. – Я тоже не доверяю людям, которые пьют плохой чай. Только человек, понимающий толк в чае, способен на стоящий рассказ.
– Я в вас не ошибся, – успокоился он. – Итак, я продолжаю. На чём я остановился? Халил.
Халил очень отличался от остальных детей. Он имел один врождённый дефект. А именно – он был косоглаз. Я помню его совсем маленьким – мы были с ним одногодки, и вот что мне врезалось в память. Холодные осенние дни. Халил зарывает ноги в землю. Он сидит, зарыв ноги в землю, поёт какую-то протяжную песню, и один глаз у него направлен на восток, другой – в землю. Впрочем то, что он пел, нельзя было назвать песней. Там не было ни слов, ни мелодии, а было что-то тягучее, идущее то ли из земли, то ли из детского нутра, чего мы, ребятня, ещё не понимали. Вспоминается мне ещё один случай, когда по нашей улице мчится разъярённый бык. Он преследует насмерть перепуганную женщину. Я наблюдаю это в окно, и мне хорошо видно Халила, который стоит возле калитки. Вот мимо него пробегает женщина. А в следующий миг перед мальчиком вырастает бык.
Я помню это ужасно отчётливо, хотя мне было тогда лет, наверно, пять. Так отчётливо можно помнить лишь особого рода случаи – те случаи, которые проскакивают будто между прочим, но таят в себе страшное содержание. Твой мозг запечатлевает их, будто зная наперёд, что придётся восстанавливать потом каждое мгновение. Мне на память приходит другой случай. это произошло спустя тридцать лет в гостинице Роджера Смита, что на пересечении Легсингтон-авеню и сорок девятой стрит в Нью-Йорке. Я только что проснулся и делал утреннюю гимнастику, когда в окне промелькнула вниз человеческая фигура. Следует отметить, что мой номер находился