«Я жива, и это главное», – еще раз мысленно поздравила себе Лина и снова забылась тяжелым сном.
Ее разбудил все тот же низкий женский голос.
– Надоели, блин! Как мне тут все остое…ло! – обладательница низкого голоса смачно выматерилась и с грохотом швырнула в лоток металлические инструменты.
– Да ладно, Муха, не нагнетай, – послышался резкий мужской тенорок.
– Каждый день одна и та же хрень! – не унималась дама. – Эти старые галоши, то бишь пациенты, все как один жить хотят, оперируются пачками, а мы – прыгай тут вокруг них, повязки меняй, капельницы ставь да мочу из мочеприемников выливай. Им, видишь ли, жизнь на старости лет продлить приспичило. Видимо, жирно живут, раз до сих пор не надоело. А мы, молодые и полные сил, не спим из-за них ночи напролет. Несправедливо, скажи, Костян? Медсестра на дежурство не пришла – так мы и за медсестру будем пахать тут до усрачки. Чего молчишь, Костян? Ты чо, задрых?
Тенорок буркнул что-то невнятное, и Муха потребовала:
– Просыпайся, Костян, сейчас же! Мне одной тут впахивать тошно. Начальство считает, хрен ли нам еще в этой гребанной реанимации делать, и накидывает на дежурстве разной херни, как грязи. Мол, клятву Гиппократа давали? Давали, блин! Значит. херачьте тут за себя и за того парня. А денежки нам этот хренов Гиппократ за переработку платить будет? Скоро начальство прикажет нам еще и полы в реанимации мыть. И будем мыть, как бараны, не сомневайся! Чего молчишь? Я права, Костян, или как?
– Права-права, – сонно проворчал Костян, но Муха не унималась:
– Начальству-то что? Лишь бы мы пахали за троих. Сплошная оптимизация и экономия. У них-то другие зарплаты. Зам. главврача на прошлом дежурстве так и сказал: кому, мол, не нравится, может отправляться на рынок картошкой торговать. А мы, дескать, людей спасаем, невзирая на личное время и должностные обязанности. Видал, Костян, за кого они нас держат? За крепостных, ясный пень! Нам, как дворовым девкам, можно приказать все, что угодно, и мы побежим наперегонки их хотелки исполнять. Еще и обосремся от счастья. А что? Я не права, Костян?
– Права-права, – привычно согласился Костян, видимо, так и не проснувшись.
– Между прочим, так вся жизнь пройдет, Костян, не успеем оглянуться. Мы с тобой, доктор Могильный, лучше других знаем, как отвратно выглядят голые старики и старухи. Брррр… Между прочим, сами через два-три десятка лет такими станем. А что мы вообще, блин, в жизни видели? Человек рождается для радости, а не для пахоты в этом аду до седьмого пота.
– У каждого чела, Муха, в жизни свой крест, – философски отозвался все тот же тенорок. – Ты ведь за каким-то лешим поперлась в медицинский? – Выходит, понимала, на что подписываешься. Да еще и в реанимацию после интернатуры сама же и напросилась, хотя прекрасно знала, что здесь вообще-то не сахар.
– Сам знаешь, тут за дежурства хоть какая-то надбавка к нашим копейкам полагается, да и вообще работа сменная. Удобно, –