New look имел успех (если я осмеливаюсь смешивать моду с такой глубокой эволюцией) только потому, что он был созвучен духу эпохи, стремящейся найти выход из механического и бесчеловечного, снова вернуться к традициям и их ориентирам. Новое любой ценой, будь это даже создание абсурда, больше не является главным направлением исследований. Мы много и даже слишком много видели.
Как и все эпохи, наша ищет свое лицо. Оставаясь естественными и искренними, мы совершаем революции, даже к этому не стремясь.
Женщина 1925 года, с надвинутой до глаз шляпкой, в каком-то смысле приближается к силуэтам машин, которые тогда были идолами, царившими и в музыке, и в меблировке. Женщина-робот в наши дни нас пугает. Европа, лицом к лицу с непросвещенным или враждебным миром, осознает себя, свои традиции и культуру. Мода снова становится глубоко западной, и если допускает экзотику, то только отдаленными намеками, уже прошедшими сквозь сито других эпох.
В столь мрачную эпоху, как наша, где роскошь состоит из пушек и четырехмоторных самолетов, наша мода требует защиты пядь за пядью. Я не пытаюсь скрыть, что она идет против кажущегося движения всего мира, но понимаю несколько главных моментов. Считается роскошью все, что выходит за рамки стремления «просто прикрыться, прокормить себя или найти себе приют». Само существование нашей цивилизация является роскошью, и мы ее защищаем.
Кристиан Диор, 1947
«В данный момент больше ничего нельзя сделать». Я хочу опровергнуть эту фразу, приводящую в уныние. Я отказался принимать, что заранее побежден, и считаю, что во все времена, если хочешь создать что-нибудь ценное, работай и создавай. Часто случаются моменты, когда человек, подхваченный ходом своего века, чтобы выразить себя, должен повернуться против него. Я рассматриваю занятие моей профессией как своего рода борьбу против посредственности и развращенности.
Все имеет тенденцию исчезать. Наш долг не уступать этому, подавать пример и несмотря ни на что создавать!
Кристиан Диор и Я
Прочная дружба всегда заключает в себе некую тайну.
Почему именно эта дружба прочна, а не другая? Она началась уже не припомню когда. Может, потому что обоим нравился какой-нибудь писатель или балет. Или встречи приносили радость, или всегда доверяли друг другу. Или потому что радовались, когда другой был счастлив. Время идет, было легко и трудно, но дружба устояла. И вот я, историк, представляю читателю воспоминания кутюрье, который не нуждается ни в каком представлении.
Однажды, в разговоре с одним социологом, я спросил:
– Я возвратился из Америки, где преподавал несколько недель. Вы знаете, кого из французов Gallup назвал наиболее известными в Соединенных Штатах? Это – генерал де Голль, Шевалье и Диор.
– О?! – воскликнул тот. – Господин Диор тоже занимается философией?
Конечно, мой собеседник принял Мориса Шевалье[58] за своего знаменитого собрата Жака Шевалье