– Эй, полегче там на поворотах! Меня, между прочим, дома семь детей и муж ждут!
На что ей тут же каркающе отозвался старик:
– Ха, и эта женщина кричит об осторожности!
– А ты не завидуй, пенек замшелый, – не осталась в долгу бабища.
Не знаю, до чего бы дошло, но именно в этот момент капитан объявил: «Галерный двор!», – и я поспешила покинуть батискаф.
Торопилась. Буквально бежала по нижней, придонной, как ее называли в обиходе, верфи. Мимо стапелей, мимо снующих рабочих, дымящих паровых котлов и бухт каната, что выше моего роста.
Входная дверь. Узкий, но чистый коридор и ступеньки. Много ступенек. Я практически задыхалась, мечтая лишь об одном: поскорее бы увидеть мужа.
Дверь в приемную была не заперта, а вот секретарши почему–то на месте не оказалось. Но мне на это было наплевать. Я уже потянулась к массивной латунной ручке, чтобы войти в кабинет Грега, как услышала:
–… милый, ну сколько мне еще ждать? Ты обещал, что женишься на мне этим летом. И вот оно уже на исходе, еще пара дней – и осень…
Шуршание ткани и влажные звуки, словно кто–то решил высосать сок из перезрелого помидора, прокусив кожуру.
– Кларисса, я не отказываюсь от своих слов. Подожди еще чуть-чуть….
Прерывистое дыхание и вновь шелест ткани.
– Но та болезненная моль, которую ты по ошибке называешь женой, все же носит твой обручальный браслет.
Скрип лакированного дерева, царапающий уши.
– Благодаря этой серой моли у нас с тобой вскоре будет состояние. Потерпи еще немного…
Шлепающие звуки. Ритмичный скрип. Я лишь приоткрыла дверь, но и того, что я увидела, было достаточно.
Белокурые волосы, разметавшиеся по письменному столу, ноги в чулках, обхватившие поясницу Грега, который стоял со спущенными штанами – картина казалась столь нереальной, что меня будто парализовало.
А эти двое так увлеклись друг другом, что не заметили чуть скрипнувшей двери. Я плотно закрыла ее, стараясь отгородиться от увиденного. Хотя бы этим покрытым лаком деревом, если уж мысленный заслон не поставить. Слезы, которые не выплакала по дороге к мужу, полились ручьем.
Кто сказал, что самое сильное горе захлебывается в вое и рыданиях? Ложь. Беззвучные слезы – вот спутники отчаяния и боли, идущих из глубины души.
Перед глазами все плыло, когда я спускалась по лестнице. Туман застил глаза, а я искренне сожалела, что не умерла сегодня утром. Жить с пониманием предательства казалось гораздо тяжелее, чем вытерпеть пару мучительных секунд смерти.
Я поравнялась со строительными лесами, когда Престололикий услышал мои мольбы. Раздалось громогласное: «Па–а–аберегись» и сквозь пелену, что застила глаза, я увидела, как на меня падают здоровенные жерди.
***
Теодор Ронг
– Сегодня день испытания,