Острова и море. Эрнест Хемингуэй

когда дети уедут. До приезда мальчиков он жил вполне счастливо, научившись за последние годы жить и работать, не давая чувству одиночества захватить его целиком, однако с появлением сыновей созданный защитный барьер рухнул и теперь надо было очередной раз привыкать к новому состоянию. Обычный, приносящий ему удовлетворение жизненный уклад состоял из упорной работы, житейских забот, уходу за вещами, еды и выпивки, чтению новых книг и перечитыванию старых. В этой жизни получение ежедневной газеты было событием, а ее нерегулярное поступление разочарованием. У него было много придумок, которые изобретают одинокие люди, чтобы спастись от одиночества и даже побороть его, он создал свои правила и привычки, к которым прибегал сознательно и бессознательно. Но с приездом мальчиков они были уже не нужны, и Томас Хадсон чувствовал большое облегчение.

      Но потом, когда все вернется на свое место, думал он, будет тяжело. Он прекрасно знал, как оно бывает. Первые полдня будет даже приятно видеть дом чистым, думать и читать в тишине, молча смотреть на предметы, ничего о них не говоря, работать в полную силу, не боясь, что тебе помешают, но потом, он знал, подступит одиночество. Три мальчика вновь заполнили его жизнь и, уехав, оставят пустоту, которая еще долго будет ощущаться.

      В основе его существования лежали работа и жизнь на острове вблизи Гольфстрима, вот они и помогут ему прийти в норму. Все его уловки, привычки и обычаи были предназначены, чтобы скрасить одинокое существование, но он знал, что теперь с отъездом мальчиков перед ним откроются просторы для нового одиночества. Но с этим уж ничего не поделаешь. Все это наступит позднее, и раз уж разлуки не избежать, нет нужды страшиться ее раньше времени.

      А пока лето всех радовало. То, что могло сложиться плохо, оборачивалось хорошо. И это относилось не только к таким драматическим событиям, как драка Роджера с яхтсменом на причале, которая могла очень плохо кончиться, или к встрече Дэвида с акулой, а к обычным незначительным вещам. Считается, что счастье скучно, думал он, лежа с открытыми глазами, но это, наверное, потому, что скучные люди часто счастливы, а люди умные и интересные умудряются всех вокруг, включая себя, сделать несчастными. Сам он никогда не считал счастье скучным. Ощущение счастья казалось ему самым волнующим состоянием, оно, по его мнению, может по силе не уступать горю, если только люди умеют быть счастливыми. Возможно, это не так, но Томас Хадсон долгое время в это верил, а этим летом атмосфера счастья длилась уже целый месяц, и по ночам он уже тосковал, что это скоро закончится.

      Он знал почти все о жизни в одиночестве, и он также знал, что такое жить с тем, кого любишь и кто любит тебя. Детей он любил всегда, но никогда раньше так остро не осознавал, насколько сильно их любит и как плохо то, что он живет не с ними. Ему бы хотелось, чтобы они всегда были рядом и чтобы мать Тома оставалась его женой. Глупое желание, подумал он, такое же глупое, как стремление обрести все богатство мира и разумно им распорядиться, или рисовать как Леонардо, или стать живописцем, как Питер Брейгель, или обладать полной властью над всяким злом, безошибочно его распознавать и пресекать каким-нибудь