Итак, текст.
«Я заимствую у других». Что? «То, что повышает ценность моего изложения».
По какому принципу? «Я заимствую у других то, что не умею выразить столь же хорошо либо по недостаточной выразительности моего языка, либо по слабости моего ума».
Вряд ли сегодня кто-то из пишущих и заимствующих готов признаться в «слабости ума»! Да и у Монтеня это, похоже, игра ума: а почему я обращаюсь к другим авторам? Но в подтексте скрыта выношенная мысль: опыт становится весомым, когда обрастает другими экспериментами, интерпретациями, пробами. Здесь и заложен, как мне кажется, семантический код заимствований. Дело, в конце концов, не в том, сколько их, этих заимствований («Я не веду счета моим заимствованиям…»), а в том, как чужое слово входит в новый контекст. Происходит «взвешивание» – условно назовем этот метод отбора заимствований «семантическими весами» – своих и чужих мыслей, форм выражения. Монтень, не мудрствуя лукаво, дает простую формулу: «отбираю и взвешиваю их» (заимствования. – Л.К.). Но не говорит, как?
А у кого заимствует? «Они все, за очень небольшими исключениями, принадлежат столь выдающимся и древним авторам, что сами говорят за себя». Профессиональное обращение к опыту древних культур, выбор незаурядных авторов – это ясно. Но обратим внимание на другую сторону процесса адаптации. Теоретически отрицая необходимость глубоких знаний, автор назначает индивидуальное начало, собственный опыт и фантазию главными аргументами новой науки самопознания. Но Монтень выдает себя с головой: он – широко образованный человек, владеющий глубокими знаниями. Кому «выдающиеся и древние авторы» могут быть настолько известны, что «сами говорят за себя», да еще и вписываются в новые контексты так корректно, как у Монтеня?!
А как приготовить гармоничную смесь интеллектуальный знаний, впечатлений, опытов, мыслей, которая не превратилась бы в «свалку идей»?! Вот как это делает Монтень: «Я иногда намеренно не называю источник тех соображений и доводов, которые я переношу в мое изложение и смешиваю с моими мыслями, так как хочу умерить пылкость поспешных суждений…» Все желания направлены на смягчение поспешных суждений о новых книгах, на защиту тех авторов, которых он сам ценит и уважает. Заимствуя их спорные мысли и суждения, Монтень подставляет свое имя под огонь критики: «Я хочу, чтобы они в моем лице поднимали на смех Плутарха или обрушивались на Сенеку».
И тайный замысел Монтеня – проверить своего читателя на глубокое знание литературы, на умение по стилю произведения отгадать автора. Задача не из легких. Это вызов современникам: «Я приветствовал бы того, кто сумел бы меня разоблачить, то есть по одной лишь ясности суждения, по красоте или силе выражений сумел бы отличить мои заимствования от моих собственных мыслей». Решение этой задачи выходит за рамки времени, отведенного одной человеческой жизни. Так вызов, брошенный своим современникам,