садятся в седло, чтобы доставить этих лошадей к гостинице, где расквартировались пикадоры, дабы те, разнаряженные, в белой блузе с двумя узенькими ленточками черного галстука-самовяза, в парчовом жакете, с широким кушаком на поясе, в шляпе-котелке с помпоном на боку, в штанах из толстой черной кожи, под которой прячутся стальные поножи на правой голени, могли верхом отправиться по улочкам, а затем и по Арагонскому шоссе к арене. Порой моносабио садится сзади, а порой на запасную лошадь, которую привел с собой; в толчее экипажей, телег, такси и легковых автомобилей эти немногочисленные всадники служат рекламой боя быков, а еще они заранее утомляют лошадей и избавляют матадора от необходимости выделять пикадорам место в своей машине или коляске. Добираться до арены лучше всего на одном из тех омнибусов, что ходят от площади Пуэрта-дель-соль. Можно сесть наверху и оттуда следить за происходящим; скажем, если присмотреться к потоку машин, не исключено, что удастся заметить ту, где полно тореро в ярких костюмах. Разглядеть, правда, получится лишь их черные береты, обтянутые золототканой или серебристой парчой плечи да лица. Если в машине несколько человек в серебристых или темных жакетах, но лишь один сидит в золотом, и если – пока все прочие смеются, дымят и отпускают шуточки – его лицо неподвижно, он-то и есть матадор, а остальные – его квадрилья. Поездка к арене – худшая часть дня для матадора. Утром бой еще далеко впереди. После обеда до него тоже пока далеко, потом, в ожидании автомобиля или экипажа, голова занята переодеванием. Но стоит ему усесться в машину или коляску, как это будет означать, что до боя рукой подать, и тут уж ничего не попишешь, только и остается, что томиться мыслями и терпеть тесноту всю дорогу до арены. А теснота оттого, что верх торерского жакета утолщенный и тяжелый, так что матадор еле помещается в салоне со своими бандерильеро, когда на них всех боевая униформа. Есть, правда, такие, кто по дороге улыбаются и приветствуют друзей, но по большей части матадоры сидят с окаменевшими лицами. Сожительствуя изо дня в день со смертью, матадор становится очень отстраненным, причем степень этой отстраненности служит, разумеется, мерилом живости его же воображения, так что в день каждого боя и под самый конец сезона голова матадора настолько занята чем-то отстраненным, что еще немного, и это нечто удастся разглядеть. В его мыслях поселилась смерть, а человек не может иметь с ней дело каждодневно без того, чтобы не остался видимый след. Бандерильеро и пикадоры иные. Для них опасность относительна. Они лишь исполняют приказы; их ответственность ограничена; и они не убивают. На них не давит великая тяжесть перед боем. Следует отметить, впрочем, что если хочешь увидеть канонический пример, как выглядит человек, охваченный наихудшими предчувствиями, приглядись к вечно неунывающему и беспечному пикадору после того, как тот побывал на скотном дворе или
апартадо и обнаружил там крупных и сильных быков. Умей я рисовать, то изобразил бы сценку в кабачке во время ярмарки: вот за столом, поджидая обеда, уселись бандерильеро
