– Ох, скачки эти тяжело даются, – сказала жена. – Ты видел, как он его настигал?
– У меня до сих пор все замирает.
– Сколько он принесет?
– Ставка была восемнадцать к одному. Но под конец на него могло больше народу поставить.
Лошади прошли мимо – наш мокрый, с раздутыми ноздрями, жокей похлопывал его.
– Бедняга, – сказала она. – Мы-то только ставили.
Мы посмотрели им вслед, выпили еще по бокалу шампанского, а потом был объявлен выигрыш: 85. Это означало, что выплатят восемьдесят пять франков за десять.
– Видно, под конец на него много поставили, – сказал я.
Но мы выиграли много денег, большие деньги для нас, и теперь у нас была и весна, и деньги. Я подумал, что больше ничего и не надо. В такой день взять по четверти выигрыша каждому на расходы, а половину капитала оставить для скачек. Капитал для скачек я держал в секрете, отдельно от остальных денег, а скачки в том или другом месте проводились ежедневно.
Позже в том же году, когда мы вернулись из поездки и нам опять повезло на каких-то скачках, мы зашли по дороге домой в «Прюнье» и, оглядев в витрине все чудеса с ясно прописанными ценами, сели за стойку. Мы ели устрицы и крабы по-мексикански, запивая бокалами сансера. Мы пошли домой через сад Тюильри уже затемно, остановились, по смотрели через арку Карусель на темный сад, на огни площади Согласия за темным садом, на длинную цепочку огней, взбегающих к Триумфальной арке. Потом мы посмотрели назад, на темный Лувр, и я спросил:
– Как думаешь, это правда, что все арки расположены на одной линии? Эти две и Сермионская в Милане[10]?
– Не знаю, Тэти. Раз говорят – наверное, знают. А помнишь, как мы весной спустились на итальянскую сторону Сен-Бернара, после подъема в снегах, и втроем с Чинком весь день шли до Аосты?
– Чинк назвал это «Через Сен-Бернар в городских туфлях». Помнишь свои туфли?
– Бедные туфли. Помнишь, как мы пили фруктовый коктейль в кафе «Биффи» в галерее – «Капри» со свежими персиками и земляникой из высокого стеклянного кувшина со льдом?
– Вот там я и подумал об этих трех арках.
– Я помню Сермионскую. Она похожа на эту.
– Помнишь, в Эгле вы с Чинком сидели в саду и читали, пока я ловил рыбу?
– Да, Тэти.
Я вспомнил Рону, узкую и серую, полную талой воды, и два канала, богатых форелью, – канал Роны и Штокальпер. Штокальпер в тот день был прозрачен, а ронский – еще мутный.
– Помнишь, когда конские каштаны были в цвету и я пытался вспомнить, что мне рассказал, кажется, Джим Гэмбл про глицинию, – и никак не мог вспомнить.
– Да, Тэти, а вы с Чинком все говорили о том, как написать о чем-то правдиво – правильно показать, а не описывать. Я все помню. Иногда он был прав, иногда – ты. Я помню, вы спорили о формах, о фактурах, об освещении.
Мы вышли из Лувра через ворота, перешли улицу и теперь стояли на мосту, опершись