А теперь мадам Симон разоблачала Коко Шанель перед Корнелией Уилсон.
– Что она говорит? – в конце концов, не выдержав, спросила у меня Корнелия.
– Ну, мадам Симон говорит, что… В общем, личная жизнь – это…
– Она – содержанка, – на довольно четком английском произнесла мадам. – А клиентки у нее – проститутки!
– Боже ж ты мой! – воскликнула Корнелия, когда мы с ней начали наш тур. – У нас в Саут-Бенде такая женщина, как Шанель, никогда не могла бы открыть свой магазин. Ни одна уважающая себя женщина не стала бы у нее покупать. Плохо дело. Я была бы не прочь отказаться от всех этих штуковин из китового уса. И все же женщина, которая потеряла свое доброе имя, могла бы с таким же успехом умереть. Моя бывшая одноклассница связалась с женатым мужчиной. Он сказал ей, что его жена смертельно больна, что он не может сейчас бросить ее, но что уже скоро она умрет. Этого, ясное дело, не произошло. Моя подруга была вынуждена покинуть город. Весь Саут-Бенд до сих пор обсуждает ее. Я ее не сужу, просто удивляюсь, как такая умная девушка – в школе у нее были одни пятерки – может быть такой дурой.
Я промолчала.
Корнелия не была католичкой, но на родине она жила в тени золотого купола собора Университета Нотр-Дам и желала увидеть изнутри то, что сама она называла «еще одним Нотр-Дамом». Потом она спросила меня насчет совпадения названий.
– Почему их два, этих Нотр-Дама?
– Мария, мать Иисуса, только одна, но у нее есть сотни разных титулов. А во всем мире десятки или даже сотни тысяч разных церквей и школ носят ее имя, – начала я.
– А-а-а, – не слишком заинтересованно протянула она.
Но я все равно продолжила.
– Богоматерь, Нотр-Дам, Дева Мария, Пресвятая Богородица… – перечисляла я, когда мы входили в собор.
Полгода мне удавалось не заходить в церковь. Теперь же я была здесь, несмотря на свое упорство. Огромный зал казался мне на удивление знакомым. Нет, я не сравнивала церковь Святой Бригитты в Бриджпорте с этим величественным средневековым произведением искусства, и все же – эти горящие в полумраке церковные свечи, устоявшийся запах ладана, ощущение убежища…
Алтари и статуи стояли в каждой нише, под каждой аркой. А вот и сама она, Дева Мария, справа от главного алтаря. Она была изображена не скорбящей матерью или отчужденной девственницей, а молодой женщиной, которая держит на бедре своего ребенка и, слегка наклонив голову, смотрит на Него. Ее голову венчала корона, но сама она походила скорее на средневековую принцессу, чем на королеву вселенной. И все же это была Богоматерь.
Перед статуей стоял букет красных гладиолусов и высоких белых хризантем, таких же стройных и изящных, как Дева Мария. На ее лице не было заметно особого сочувствия. Никакой беспечной сентиментальности. Такая Дева Мария не скажет мне: «Ах, дорогая моя, ты ведь не имела в виду ничего плохого. Прощаю тебя». Ее так