Единожды солгав. Екатерина Риз

Алёна на следующий день перебралась в комнату в большой коммунальной квартире. Комната была маленькая, тёмная, заставленная громоздкой мебелью, а дверь хлипкая, словно фанерная. А за ней длинный коридор с точно такими же дверями, холодная ванная комната с чугунной ванной, с пятнами ржавчины и облезлой эмали, а в довершение кухня, с несколькими газовыми плитами, пропитанная весьма неприятными ароматами готовящейся еды. У каждого жильца своей. Бельё надлежало сушить в своей комнате, есть там же, по коридорам не бегать, и в свою очередь мыть длинный коридор и туалет. И, кажется, не было минуты в сутках, чтобы в квартире было тихо, никто не говорил, не кричал, не включал телевизор, где-то за стенкой не звонил телефон. Но всё равно, это было лучше, чем хостел, здесь была дверь, своя комната, и иллюзия личной жизни. Хоть какого-то порядка.

      – Хозяин грозится всех выселить, – рассказывала им Света, Дашкина знакомая, что согласилась их приютить на первое время. – Говорит, дом снесут, но пока ничего, живём.

      Дашка уплетала макароны с тушёнкой, кивала и чему-то радовалась. А Света наставительно продолжила:

      – Работу ищите. В Москве без работы нельзя. В конце месяца квартплату на всех делим.

      Даже это заявление порадовало. Впереди целый месяц, и это казалось огромным отрезком времени. В течение которого всё непременно должно наладиться. Или хотя бы поменяться. И по Дашкиному лицу Алёна прочитала, что она подумала о том же. Что у них-то за месяц точно наступят перемены.

      Перемены наступили, правда, лишь в том плане, что получилось найти работу. В кафе у одного из вещевых рынков, там не стали придираться к возрасту Алёны, видимо, проверок не боялись, и взяли официанткой. В кафе захаживали посетители специфического склада, в основном, торговцы не славянской внешности, они разговаривали между собой и с хозяином на родном им языке, а на Алёну посматривали с усмешкой. Всё это жутко напрягало, но выбора не было, и Алёна стойко терпела масляные взгляды и неприличные замечания. Правда, уже успела показать, что может за себя постоять, однажды едва отрезав палец столовым ножом одному из завсегдатаев кафе, особенно смелому и прыткому. Была уверена, что после этого инцидента её уволят, но хозяин, узбек с лоснящейся лысиной, лишь хмыкнул, а затем с легкостью лишил её заработка за день, в качестве наказания.

      Бегать с подносом приходилось шесть дней в неделю по десять часов. Нелёгкая работа. К тому же, готовили в кафе узбекскую кухню, и уже спустя неделю работы, Алёна для себя уяснила, что не терпит всё, что там готовят. От запахов порой начинало мутить. А её лишь подгоняли и прикрикивали.

      Вечером, оказавшись дома, на своём матрасе на полу, хотелось тишины, забыться, но Алёне казалось, что она вся пропахла пловом и мантами, и этот запах не уходил, сколько бы она не тёрла себя мочалкой. И она лежала, уткнувшись носом в подушку, чтобы ничего не чувствовать.

      – Алён, ты спишь?

      Алёна перевернулась на спину, вздохнула в темноте, сложила руки на животе. Прошла пара секунд, прежде чем она откликнулась на голос подруги. Даша лежала в метре