тюрьмою красных кирпичных башен,
А вот и часы наручные —
полоумные стрелки навек застыли:
Кости рук, сочлененья стали, фаланги пыли,
А вот золотая звезда – на верхушку!.. —
праздники, эй, а разница есть между вами?..
Льдины плывут, Рождество уплывает, и тает пламя,
И уплывают Пасхи, войны, рожденья,
любви и смерти,
И только вспомнить блаженное время
едва посмейте —
Тут же со скатерти все сгребут, выкинут на задворки, —
Все: звезды и танки, «прощай молодость» боты,
парчу и опорки,
Пуховки в розовой пудре, трюмо,
мамины бусы коралловой ниткой,
С солью липкий ржаной, синезвездный сервиз,
доски скриплой калитки,
Водку дешевую, «коленвал»,
кою жадно в собачьих подъездах пили,
И ледоход грозный, последний,
а льдины прямо в заморское небо плыли.
«Как метро кофейные мельницы сыплют чернь …»
Как метро кофейные мельницы сыплют чернь —
где там тело, а где там дух, крепче завари…
все смешалось в доме… а в храме сургуч свечей
не снаружи кладется, а, Господи, изнутри.
Как дерут плащаницу на части – сырой земли? —
дудки!.. камень диких, древних, сухих городов:
суше корки ржаной, слышишь, десны не опали,
не оставь на песке и снегу кровавых следов.
Слишком много нас. Нас поотсыпь-ка в мышиный ларь,
принакрой кладбищенским крепом, в растопку брось!
Или так: толпам плачущих бездну рыбы нажарь,
разломи пять хлебов – и накорми на авось.
Но идут, и бегут, и орут, и блажат, и плывут,
лик под пули суют, а то и спину, и грудь…
Вижу, Господи, раньше времени Страшный Суд
Ты затеял, Отец; да выживем мы как-нибудь.
Не тебе доводится грызть соленый песок?
Не тебе режут горло, башку пихают в петлю?!
А какая разница?.. – твой ледяной висок.
Твоя глотка, хрипящая страшное это «люблю».
Только жизнь у тебя на губах. И пахнет грозой,
и кедровой смолой, и печеной рыбой, и тьмой.
…покури у подъезда, поддатый, кривой-косой,
ведь сейчас позовет тебя Вечная Мать домой.
ОБРИТАЯ САЛОМЕЯ
…да, ты моя сестра,
сестра сеченная.
Лицо – колодца дыра,
яблоко печеное.
Плюнь в грязное блюдо судного дня.
Конвоем битая,
как в зеркало, глядишь в меня,
Саломея обритая.
Ты, златовласая сестра,
наотмашь битая конвоем.
Лицо – колодец и дыра,
лишь хрипом заткнутая, воем.
Кого убила? На пирог
кровь пролилась – на сахар снега.
Мы все убийцы. Видит Бог
все швы изнанки человека.
Пустое логово суда
отгрохотало