– Да уж, – пробормотал Розов. – Или – все-таки?..
Очень просто. Без дураков. Ответы, как это ни банально, следует искать в прошлом этого Льда.
Человек, который принимал участие в последнем обеде Льда в заведении Лаши Гогоберидзе, но не был найден мертвым и сгоревшим в авто на серпантине – Борис Леонидович, – обедал и на сей раз. Он вообще любил поесть, хотя являлся отличной живой иллюстрацией к поговорке «не в коня корм». Глядя на этого жилистого, худого человека с рассеянными близорукими глазами, сложно было поверить, что за его плечами – белый и красный Крым 20-х, сенсационные раскопки в Средней Азии и здесь, в древней Таврии, годы лагерей по забойной 58-й статье, годы войны. Несмотря ни на что, он сохранил человеческое лицо и тонкую интеллигентскую натуру. Годы и бедствия даже не состарили этого человека. Сейчас ему можно было дать не намного больше, чем в году этак двадцать втором. Борису Леонидовичу в жизни приходилось кушать разное: и тщедушную арестантскую пайку, и тошнотворную выжимку из абрикосов, пересыпанную узбекским песком, хрустящим на зубах – и ароматное мясо по-грузински, щедро заливаемое молодым вином; многоцветные пловы древнего Самарканда, белогвардейскую солянку. Но больше всего любил Борис Леонидович ядреные русские щи, аристократически-бледную семгу и холодные котлетки с зеленью, аппетит к которым, и без того немалый, разжигает огненная водочка со льдом. Всю жизнь он мечтал быть кулинаром, а вместо этого стал лишь историком собственной жизни, в которой было куда меньше еды, чем об этом можно было мечтать.
Обедал он не один. Напротив него сидел человек с миндалевидными глазами. У человека было много прозвищ. За миндалевидный азиатский разрез глаз звали его Китайцем. На фронте в свое время его звали Сугроб. Иван Снежин был снайпером, и даже его фамилия имела прямое отношение к фронтовому прозвищу. А если приплюсовать сюда тот факт, что в зимнее время (несравненно более урожайное для снайпера Снежина) уложил он около 120 гитлеровцев, то прозвище получало дополнительную аргументацию. Получил бы Иван за свои армейские подвиги и трофеи – звание Героя Советского Союза, да вот только было одно обстоятельство: зацепил он еще до войны две судимости, одна краше другой, обе – за страшные преступления. Во-первых, клеил Иван обои у директора фабрики, оказавшегося врагом народа, и получил за это дело 8 лет лагерей. Ну а во-вторых, когда искупил он свою страшную вину перед трудовым народом и вышел, то на воле случайно наступил на ногу доброму сотруднику НКВД, после чего произошел небольшой конфликт. Энкавэдэшник получил расстройство кишечника и синяк под глазом, а Иван – 5 лет лагерей. На его счастье, началась война, и Снежину представилась возможность искупить вину кровью. Крови 120 «зимних» фашистов плюс 63 «летних» для списания прежних грехов наверняка было бы достаточно. Но тут Снежин на три дня попал в плен. На выходе – еще 25 лет, что, учитывая послевоенное состояние здоровья Ивана, равнялось смертной казни, лишь непомерно растянутой.
Ему