Я немного задержался, чтобы наложить заклинание на собственные волосы и кожу – они не должны были попасть в руки к ведьмам. К тому же здесь мне следовало исключительно осторожно применять магию; от девятого этажа далеко до земли, а я располагал ограниченными запасами энергии – только то, что имелось в медвежьем амулете. Да и в любом случае я не могу применять магию так, как это делают ведьмы. В подобной ситуации мой меч гораздо полезнее. Фрагарах (на ирландском «Отвечающий») не просто заточенный кусок стали: Туата Де Дананн добавили ему пару мощных бонусов, когда выковали много веков назад, и сейчас я собирался воспользоваться одним из них.
Я вытащил меч из ножен, нарушив тем самым закон штата о смертоносном оружии, и открыл дверь, ведущую на девятый этаж. В коридоре царила тревожная тишина, свет казался более тусклым, а воздух густым, душным и темным, как под одеялом. На других этажах, из-за дверей, где жили студенты и молодые специалисты, доносилась приглушенная музыка и смех, шутки «Дейли Шоу»[19]. У ведьм все обстояло иначе.
– Это Аттикус, – сказал я и постучал костяшками пальцев в дверь Малины.
Казалось, прерывистый стук нарушил покой коридора, и тишина приклеилась к моим ушам, точно ватные тампоны. Я стоял, повернувшись левым боком к объективу глазка, чтобы изнутри не смогли увидеть мою правую руку с мечом.
Дожидаясь ответа, я думал о том, как глупо поступаю. В ушах звенели слова Оберона, сливавшиеся с пронзительным голосом моей паранойи. Встреча с ведьмами на их собственной территории, когда еще не подписан мирный договор – я напрашивался на неприятности. К тому же я до сих пор не знал, на что они способны; если верить Малине, они в течение тридцати лет защищали эту территорию от всех, кто здесь появлялся без приглашения. А если порог снабжен ловушкой или зачарован? Нельзя было исключать, что я мог оказаться в замкнутом пространстве квартиры наедине с демоном. Проклятье, ничто не мешало ей просто открыть дверь с «Глоком 19» в руке и всадить пулю мне в ухо, или швырнуть в меня кота, или обозвать проклятым хиппи.
Однако она ничего такого не сделала. Я услышал, как открываются замки – самые обычные, – а потом увидел Малину с покрасневшими и опухшими глазами.
– Вацлава мертва, – сказала она.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что она произнесла чье-то имя. Я знаю сорок два языка – многие из них уже вышли из употребления, – но польский к ним не относится, да и вообще, у меня всегда были проблемы со славянскими языками. Имя Вацлава, теперь я вспомнил, значилось в списке ковена Малины.
– Я сожалею, – сказал я. – Как она умерла?
– Полиция, скорее всего, назовет это самовозгоранием, – с горечью ответила Малина, – но это совсем не так.
Она была в прозрачной пурпурной тунике поверх белой блузки. Черная юбка доходила