Хотя и до этого все три дня ходила с величайшей осторожностью, словно держит на голове стеклянную вазу. Я посматривал с недоумением, спросить не решался, вдруг да нарушу какое-то табу, а она продолжала прислушиваться к себе, иногда улыбалась невпопад.
Наконец я не выдержал и ухватил ее в объятия.
– Что за новые тайны? Признавайся, а то съем! Ты же знаешь, я плотоядный.
Она мягко высвободилась из объятий.
– Осторожно, задушишь…
– Да я со всей чуткостью, – заверил я, хотя жаждалось именно схватить так крепко, что просто не знаю, – я тебя совсем не давлю!
– Давишь, – возразила она и пояснила, – ты нас давишь.
Я поперхнулся:
– Нас?
Она кивнула.
– Да. Я чувствую в себе новую жизнь. Это так странно… У нас уже забыли эти ощущения.
Я охнул.
– Будет ребенок?
Она счастливо улыбнулась.
– Да.
– Здорово, – сказал я, чувствовал, что говорю банальности, но всяк глупеет при таком известии, – это же… ага… здорово!.. даже замечательно! Я его буду учить ездить на коне…
Она остановила мягко:
– Сперва нужно научить ходить, летать…
– Летать?.. – переспросил я тупо. – Ах, да, ну конечно, а как же без такого и естественного способа передвижения… Конь – это уже нечто продвинутое. Ну, как нам на дельфине… Это ж еще удержаться надо, верно?
– Ходить труднее, – согласилась она. – Летать… это так естественно! Летается само, а ходится… Скажи, почему ты такой скрытный? У тебя что-то там стряслось?
Я раскрыл рот, чтобы отшутиться, но как будто черная бездна космоса распахнулась во всю ширь. Стало нехорошо от его жуткой и безразличной глубины, словно стою на краю и смотрю в бездну.
Сердце сжала холодная призрачная рука.
– Трудно, – пробормотал я. – Такое ощущение, что там был не я… Нет, я, все делал я, но в то же время…
– Расскажи, – попросила она. – Сними с себя этот груз. Даже, если сделал что-то бесчестное, все равно ты мой, я тебя безумно люблю! Расскажи, прошу.
Я вздохнул, сказал с неловкостью:
– Бесчестного не было, надеюсь. Наоборот…
Она взяла мою ладонь в свои тонкие лапушки и смотрела внимательно в мои глаза. Я перевел дыхание, снова хотел отшутиться, но сам не уловил момент, когда начал рассказывать, сперва нехотя, вкратце, потом уже во всех подробностях. Есть что-то в женщинах, что умеют вот так. Именно им и раскрываемся, мужчину я скорее бы зарубил, чем открыл душу. А если бы все-таки открыл, то потом поскорее зарубил бы.
Ее лицо медленно бледнело, потом появился румянец, наконец уже горело, как маков цвет, а глаза сияли, как утренние звезды.
– Ты поступил… самоотверженно!
Я ответил с неловкостью:
– Да, но… я далеко не самоотверженный человек, если честно.