Морковка
И я сидел при керосиновой лампе, потому что абажур они уже гасили, так что было темно, и хотелось спать. Я рисовал какие-нибудь картошки, или брюкву, или огурец, или помидор… в общем, всё, что отец меня заставлял рисовать. Но проходил час, другой, отец просыпался и спрашивал: спать не хочешь? – Я отвечаю: да нет, не хочу. – Он говорит: а так всегда бывает – если ты захочешь спать и уже нет сил у тебя сопротивляться, то бери бумагу, карандаш и рисуй. И ни за что не уснёшь.
И этим я пользовался потом в другие годы, когда действительно я попадал в какие-то ситуации на вокзалах, где делал пересадки и где очень хотелось спать, но было опасно, потому что кругом бродили всякие бродяги и жулики. Я тогда вытаскивал блокнотик и начинал рисовать. Рисовал тех, кто рядом, кто подальше, спящих рисовал, и мозг напрягался, и я уже вообще о сне забывал, пока всё это не нарисую. А тут уже светло становилось, и время незаметно проходило.
Пел я Лене и другие песни, про Степана Разина, например, как он княжну бросает в воду и кричит своим друзьям – что ж вы, черти, приуныли, эй ты, Филька, чёрт, пляши, грянем, братцы, удалую за помин её души…
Лена, конечно, не понимала, что я ей пел, но я входил в такой восторг, так громко пел разные народные песни, что почти кричал уже на весь дом. И эти песни потом на всю жизнь в меня вошли. И когда я приехал в Москву, то и там я их пел перед товарищами, и все рты разевали и слушали, будто что-то неслыханное. Я спрашивал: но почему же? Это же русские песни, это же наши русские песни, которые народ поёт, как же они для вас неслыханные, вы должны их знать. И я пел им опять, и таким образом я их очень сильно удивлял.
И вот уже в наше время (мне сейчас 68 лет), недавно ещё у нас происходили застолья всякие, дни рожденья с цветами и выпивкой, у меня собирались гости, и когда я говорил – давайте споём русские народные песни – то все замолкали и никто ничего не мог спеть. А если и вспоминали, то это были уже советские песни, а не русские народные. А русских народных песен (вот, например, «По диким степям Забайкалья») уже никто в Москве не пел и не знал. И мне было очень одиноко в этой компании, потому что я начинал петь, и все только слушали, никто не мог подтянуть, потому что не знали слов, не знали мелодии, ничего не знали.
Так я понял, что уходят русские песни из народного быта. Уходят навсегда, потому что вырастает новое поколение, которое не узнает их уже от своих родителей. И, конечно, оно не хочет их знать, потому что оно воспитывается уже на совершенно других мелодиях и на других ритмах. А ведь протяжные русские песни – это сама суть русской души, такая раздольная, привольная. И когда их поёшь, то представляешь себе и степи широченные, и леса густые, и Байкал огромный, в общем, всё представляешь. Родину свою представляешь, которую, конечно, нельзя сравнить ни с Европой, ни с Азией. Это Россия. Это особенная страна… красивая, широкая, могучая, сильная, богатая, талантливая… любые слова здесь можно подбирать, и всё будет правильно.
Очередь за хлебом
В