Гея направилась к сыну.
Серп
Вообще-то Кронос (или крон, как он иногда представлялся) не был таким уж страдающим и уязвимым эмо-юношей, каким мы могли бы его себе вообразить со слов Реи и Тартара: Кронос – сильнейший в своем и без того невообразимо сильном племени. Сумрачно красив он был, это уж точно, и угрюм, да. Окажись у него примеры для подражания, в самом погруженном в себя состоянии он, вероятно, отождествлялся бы с Гамлетом, а в самом необузданно мрачном – с Жаком[11]. Константин из «Чайки» с намеком на Моррисси[12]. Было в нем, впрочем, и кое-что от Макбета – и ой как немало от Ганнибала Лектера, в чем нам еще предстоит убедиться.
Кронос первым на свете установил, что сумрачное молчание зачастую считается признаком силы, мудрости и уверенности в себе. Младший из дюжины братьев и сестер, отца он ненавидел всегда. Глубокий, всепроникающий яд зависти и обиды уже начал разъедать ему рассудок, но Кроносу удавалось скрывать силу своей ненависти от всех – кроме обожавшей его сестры Реи: та была единственным членом семьи, кому Кронос осмеливался показывать свое истинное лицо.
Пока они выбирались из Тартара наверх, Гея влила в его восприимчивые уши еще больше яду.
– Уран жесток. Он безумен. Опасаюсь и за себя, и за всех вас, мои возлюбленные чада. Идем же, мой мальчик, идем.
Она привела его на гору Офрис. Помните причудливый и ужасный предмет, о котором я вам рассказал? Который Гея создала и спрятала в горной расселине перед тем, как отправиться навещать детей? Сейчас Гея привела Кроноса к тому месту и показала ему свое творение.
– Бери. Смелее.
Кронос осмыслил очертания и суть этого странного предмета, и черные глаза младшего отпрыска Геи заблестели.
Это был серп. Исполинское орудие, с искривленным лезвием из адамантина[13], что означает «неукротимый». Здоровенный инструмент из серого камня, гранита, алмаза и офиолита[14], полумесяц лезвия заточен до предела. Такая кромка рассечет что угодно.
Кронос поднял орудие из укрытия с той же легкостью, с какой мы с вами подняли бы карандаш. Оценив уравновешенность клинка и его тяжесть на руке, Кронос взмахнул серпом раз-другой. От мощного посвиста, разорвавшего тишину, Гея улыбнулась.
– Кронос, сынок, – сказала она, – нужно подождать, пока Гемера с Эфиром нырнут в воды на западе, а Эреб и Никта изготовятся выпустить сумрак…
– Короче, нужно подождать до вечера. – Кронос не отличался ни терпением, ни поэтической жилкой, ни тонкостью чувств.
– Да. Вечерней поры. Тогда по своему обыкновению явится ко мне твой отец. Любо ему…
Кронос отрывисто кивнул. Подробности родительских любовных утех ему знать не хотелось.
– Спрячься здесь, в той же расселине, где я хранила серп. Когда услышишь, что покрыл меня твой отец, когда зашумит он рыками