О да, Слуцкий считается человеком Артузова, следовательно, и Генриха Ягоды. Кресло под некогда всесильным наркомом зашаталось, Ягода погрузился в заботы, как самому уцелеть. Где уж защищать начальников отделов…
Новому поколению чекистов Слуцкий оказался неудобен. Он был когда-то отличным полевым агентом, виртуозом-ликвидатором. Отозванный в Москву, чиновник из Слуцкого никакой, если нет главного инстинкта – чутко улавливать изменение начальственного настроя. Оттого он постоянно брызгал против ветра.
Сегодня утром Агранов чётко дал понять: совмещай агентуру и аналитику. То есть, пока не завербованы или не заброшены новые люди, гони информацию из открытых источников, выдавай её за агентурную. Иными словами, занимайся очковтирательством.
Сколько времени это будет работать? В ЦК поступают данные от армейских разведчиков Артузова, подробные, чёткие, с копиями секретных документов. Неужели Агранов надеется водить за нос самого товарища Сталина?
Нет, вряд ли. Готовит компру, чтобы однажды показать вождю, чем занимаются ставленники Ягоды. Значит, нужна успешная операция. И есть только один шанс организовать её быстро – закончить начатое в Казани.
Слуцкий снова развернул единственную папку литерного дела. Одутловатое лицо скривилось в недовольной гримасе. Операция «Канкан», перехваченная у группы спецназначения, началась с серии досадных упущений.
– Чеботарёва ко мне!
Он швырнул телефонную трубку на рычаг, не дожидаясь ответа. Короткое «разрешите» с порога прозвучало немедленно, будто капитан Чеботарёв не отходил от начальственной двери с самого прибытия из Казани. Его рапорт пестрел подробностями, которые были не в силах заслонить главную ошибку, из-за которой лейтенант Чувырин прибыл в столицу вперёд ногами. Как бы ни развивалась операция, недопустимо, чтобы оперов ГБ расстреливали на улице точно бешеных псов.
– Капитан, какого дьявола ты не избавился от Чувырина надолго?
– Товарищ комиссар государственной безопасности 2-го ранга! Никак невозможно было иначе. Потому что если б иначе, заподозрил бы, что я нарочно один с двумя контрами остаюсь.
Он потёр шею, запомнившую тиски беглеца. Чёрные усики а-ля Кавказ жалобно вздрогнули: такая, мол, горечь в капитанской душе. Но Слуцкого это не растрогало.
– «Наган» почему отдал?
– Силён, гад. Так горло сдавил, что я впрямь отрубился.
Под эти жалкие оправдания Слуцкий уничтожил второй карандаш.
– Хватит ныть! Или срочно исправишь положение, или пишу представление на перевод в ГУЛАГ. Будешь зэков в тайге пасти!
– Абрам Аронович… – Капитан скорбно вздёрнул бровки, отчего стал похож на гимназическую подружку времён юности комиссара госбезопасности. Вдобавок Чеботарёв в присутствии начальства нервничал и вечно путался в словах. – Товарищ комиссар, разрешите доложить, так дальше же всё нормально.