При всем том речь Евреинова часто выглядит небрежной, слова сыплются, как придется. Их то слишком много, то слишком мало, кажется иногда, что пошлая человеческая привычка говорить и писать у него не в чести так же, как и все обыденное, пресное. Но он все же пишет и пишет.
При жизни Николай Николаевич производил на окружающих, очевидно, то же впечатление двойственной чрезмерности. Его чувствительные современники оставили свои записи по этому поводу: для одних он – бесспорный гений, для других – дилетант и пошляк (настолько злостный, что умолчать об этом невозможно), для третьих – шокирующее соединение того и другого.
Евреинов «…был подобен шумному яркому дню…» (А. Мгебров)
«…умный, барственный человек, но где-то и жуликоватый». (Н. Добычина)
«…с его эрудицией, с его бесспорным талантом мог бы быть художником, но роль дилетанта кажется ему более почетной». (Б. Бразоль)
«Это не человек, а фонтан интеллекта. Везувий до безумия». (Н. Кульбин)
«…слишком прямолинеен в своих выводах и заключениях». (А. Кугель)
«Своей тонкой предупредительностью, изысканным вниманием, своим легендарно-живым темпераментом, с ярким наклоном к остроумному „представлению“ предмета, о котором идет речь, своим изумительным знанием во всех областях, своей парадоксальностью и логикой и – главное – своим разноцветным дарованием в искусстве Н. Евреинов кажется каким-то сказочным магом-волшебником, от творческой воли которого зависит каждое новое чудесное откровение, каждая новая радость для мира». (В. Каменский)
«Беседовать и спорить с ним было всегда интересно, но часто возникала досада по поводу того, что этот одаренный деятель театра разменивается по пустякам, на броские парадоксы и пестрые безделушки, по существу ни во что не верит и не знает никаких положительных идеалов». (А. Дейч)
«…самый выдающийся театровед Восточной Европы». (Л. Курбас)
«С теорией театрализации Евреинову не повезло, Каменский прошелся по 20-ти городам с раскрашенным лицом, вот и весь результат евреиновских манифестов». (В. Мейерхольд). (В «Книге о Евреинове» В. Каменский, восторженно отзываясь об идеях Евреинова, сообщает: «…мы все… вспыхнули единым желанием обратить уродливую внешность жизни в невиданную и неслыханную красоту