Усиленный мегафоном голос капитана проревел:
– Людям лечь на землю! Людям немедленно лечь на землю!
И сейчас же снова затрещали выстрелы. Откуда-то выбежали двое сурков – покатились в пыли, дергаясь, оставляя кровяные отпечатки. На краю поселка низкорослые фигурки метались между деревьями, падали.
За хижиной лежал Колиц. Горло у него было разодрано.
– Людям лечь на землю! – ревел мегафон.
Стажер попятился.
Кто-то вцепился ему в комбинезон. Небольшой сурок прижимался к ноге, скулил. Стажер пнул его. Сурок откатился, согнув сухие лапы, поднял острую фиолетовую морду. Он держал совсем маленького, голого детеныша, пытался закрыть его. Детеныш был слепой: тыкался головой в грудь.
Глаза у сурка были жалобные, пронзительные. Он тонко засвистел и пополз к стажеру, волоча перебитую ногу.
– Мармота сапиенс. Младший брат! – безумно сказал стажер. Выглянул из-за хижины. По улице мели пыльные фонтанчики. Сурок свистел, упорно полз ближе.
– Людям лечь!
Стажер глубоко вздохнул и шагнул вперед, на улицу, прямо в эти низкие, пляшущие фонтанчики – поднял руки над головой.
– Не стрелять! – закричал он, срывая голос.
Пули чмокались около ног. Сурок за хижиной свистел все громче.
– Не стреля-ать!
Наступила тишина.
Учитель
Я расплатился с шофером. Он сунул деньги в карман, весело оскалился:
– Получайте ваш Неустрой. Если захотите выбраться, так вечером пойдет автобус. А то – до завтрашнего дня. – Сел поплотнее. Облепленный грязью грузовик прокрутил на месте колесами, бросил назад ошметья глины и тронулся, разделяя неимоверную лужу.
На другой стороне площади, справа от магазина, в тени под яблонями сидели на деревянной скамейке несколько женщин.
Обогнув лужу, я подошел к ним:
– А здравствуйте, товарищи колхозники.
– А здравствуйте, – охотно ответили женщины.
– Это что же, у вас церковь – действующая? – Я показал туда, где из густых садов выплеснулось к небу белое здание с широким синим куполом.
– Веруете? – с напускным участием сказала самая молодая. – Или попом к нам направили? Нам без батюшки, конечно, не прожить: прости, Господи, сколько уж не исповедовалась, грехов-то, грехов…
– Будет, Мария, – сказала та, что постарше. – Человек невесть что подумает.
– Так он же интересуется.
– Я в основном по школьным делам, – сказал я. – А церковь – для разговора.
Тут магазин открылся, сразу стало людно, женщины заторопились.
– А школа, она вон там, справа от церкви, по улочке, – обернувшись в дверях, сказала молодая.
Я пошел мимо правления, свернул. Улица была широкая, пыльная. Аккуратные одноэтажные дома серого кирпича с белыми занавесками на окнах были окружены садами. Под глянцевыми листьями, сгибая ветви, наливались яблоки. Малина перемахивала