Богиня бессильных. Этьен Экзольт

лекарство. Только по прошествии двух недель та девица позволила мне снова взять ее за руку. После этого мы совокупились еще несколько раз, но затем началось лето и родители отослали меня подальше от моря, а она уже через несколько дней сошлась с бриллиантовым лейтенантом. Долгое время после этого у меня не было женщин. Несмотря на изнывающее вожделение, я не осмеливался более предлагать себя, ибо видел только один возможный исход любых отношений, не желая их в разновидности краткосрочной и унизительной. Опознаваемый как источник наслаждений, мой член все же оставался почти ненавидимым мной. По достижении совершеннолетия, я самостоятельно посетил пластического хирурга, внимательно выслушавшего меня, с удивлением осмотревшего мой член и не обнаружившего в нем не только никакого уродства, но признавшего размеры превосходящими средние и поинтересовавшегося, не желаю ли я побывать вместе с ним на цирковом представлении.

      Возглас моей жены, впервые увидевшей меня обнаженным, запомнился мне едва ли не самым приятным, услышанным от другого человека.

      – Какой у тебя красивый член! – воскликнула она, зажимая его основание между кончиков пальцев и это польстило мне больше любого упоминания о размере. Впервые обеспокоившись оным в возрасте шестнадцати лет после разговора с одноклассниками, я произвел измерения, вполне удовлетворился наличествующими девятнадцатью сантиметрами и никогда больше не беспокоился о тех цифрах.

      Перебравшись в залу, я долго сидел, мучимый похотливой тьмой, стремившейся втянуть в ее прожорливые глубины все мои мысли, наблюдая за тем, как старалось превзойти само себя в угрюмой непоследовательности образов, то взывавших к войне, то требовавших покоя, мягкотелое мироздание.

      Сигнал дверного звонка оставил меня неподвижным. Не имея ни сил, ни намерений отвечать на него, совершенно безразличный ко всему, ожидающему меня за ним, я сидел, вытянув неподвижные руки, глядя на их подрагивающие пальцы, замирая и не дыша, когда длился трепещущий звон. Настойчивость его выглядела подозрительной, требовавшей ответа, намекающей на непознанные, незамеченные катастрофы и я, глубоко вдохнув, оттолкнулся от дивана, бросив себя к двери из залы, обрушился на ее водянистое стекло, переполз к стене прихожей, цепляясь за велюровые ромбы, ногтями впиваясь под тусклые медные заклепки, продвинулся приступными шагами к двери, не имея сил взглянуть в глазок, ибо для этого мне пришлось бы наклониться, что, как я знал, отозвалось бы низвергающим головокружением, дернул щеколду, позволяя двери приоткрыться, толкнул ее обеими ладонями, увеличивая пустоту.

      Относительно многого в своей жизни я имел нечто, называемое мной протоколами, представлявшими собой тщательно выполняемую последовательность действий, частыми намеренными повторениями превращенную в ритуальную бездумную непрерывность. В большинстве