– До свадьбы все пройдет. Вся хлябь, – пытаясь успокоиться, машинально пробормотал он хриплым, перезрелым от боли голосом.
Наверное, завести мотоцикл он не успеет – машины уже совсем близко, отчетливо слышен их рев; остается одно – бегом на горку, поскольку та прикрыта скирдой и не видна со стороны дороги, на горке – елочная гряда: этой самой грядой он и уйдет. Лепехин, выпрямляясь, подхватил автомат, но не успел сделать и шага, как услышал громкое:
– Хенде хох!
Он резко повернулся, увидел глубокий темный глазок «шмайсера», вдавлину ствола, направленного на него, – черную, четко обрисованную точку, из которой через секунду-две, если он сделает хотя бы одно движение, выплеснется огонь. Немец, в чьих руках находилась сейчас его, лепехинская, смерть, жизнь его, был длинным, молодым, розовощеким, сытым, щеголеватым; опрятная офицерская шинель была распахнута на груди, хромовые сапоги, несмотря на весеннюю грязь и ядовитый талый снег, начищены до лакового блеска – хоть смотрись. Он стоял, прислонившись плечом к углу скирды, как к дверному косяку, небрежно согнув одну ногу в колене.
– Хенде хох! – повторил немец зло и повел стволом «шмайсера» вверх. – Више, – сказал он ломано, по-русски. – Хох!
Лепехин медленно поднял руки, ощущая привычную тяжесть ППШ, который он держал в правой. Немец хохотнул весело и зло, ткнул «шмайсером» вперед – автомат тотчас выбило у Лепехина из руки, а в шею и в щеку впилась мелкая деревянная щепа; автомат с расколотым прикладом отлетел в сторону, воткнулся стволом в снег. Полустертая плечевая пластина, привинченная к торцу приклада, заблестела остро и недобро. Лепехин сощурился с горечью, слизнул языком изморось, выступившую на губах. Немец еще раз хохотнул – на этот раз с откровенным довольством. Что такое меткая очередь с живота, Лепехин хорошо знал – гитлеровец был первоклассным стрелком.
– Крю-гом, – тщательно выговаривая каждый слог, скомандовал немец по-русски. Лепехин сощурился, посмотрел поверх немца, в боковину скирды, где ловко, без сбоев, вскарабкивалась на закраину мышь – крохотный серенький комочек, совершенно беззаботный, незаметный, позавидовал ей, повернулся. Будет стрелять в спину? В лицо испугался? Паскуда, недобиток, выкормыш…
За стогом, теперь совсем уже рядом, натужено взревывали моторы поднимающихся по скользкому склону машин; когда колеса пробуксовывали, попадая на обледенелые проплешины, звук этот становился вязким, высоким, с жальцой… Лепехину сделалось тоскливо, он ощутил, представил почти зримо, как из-под рубчатых скатов веером вылетают колючие брызги снега, крошево мерзлой земли, перемешанное с липкой весенней жижей; такое крошево