Задача Эйтевала – как можно красивее и эффектней отобразить легенду. Делает он это по-своему замечательно. Но психологическая глубина, присущая картине Рубенса, у него отсутствует.
Эйтевал, в отличие от Рубенса, изобразил не финал истории, а её апогей. Задачей голландца было возбудить в зрителе тревогу за судьбу прекрасной пленницы, с тем, чтобы тут же его и успокоить, указав и на источник спасения, и на то, насколько он желанен со всех точек зрения. Ну, а своеобразие в изображении живой натуры – это влияние маньеризма. Оно ощутимо. Такую мерцающую наготу в академической живописи вряд ли встретишь.
Что ж, мы всё-таки отыскали произведения, способные возбудить в нас самые светлые чувства. И теперь со спокойным сердцем можем приступить к поиску картин, которые расскажут нам что-нибудь интересное об эпохе, в которую они создавались.
Остановимся на итальянском кватроченто, куртуазной готике как предвестии Высокого Возрождения… Сколько романтики в этих словах, сколько таинственного и прекрасного!
Пизанелло
Пизанелло. «Видение Святого Евстафия». Примерно 1435 год. Лондонская национальная галерея
Евстафию Плациду, военачальнику при римских императорах Тите и Траяне (примерно 118 год от Р.Х.), на охоте явился образ распятого Спасителя. Случилось это, когда загнанный им олень обернулся со словами: «Плацид, зачем преследуешь ты Меня, желающего твоего спасения?». А меж рогов – распятие… Вернувшись домой, Евстафий не замедлил окреститься со всеми своими домочадцами.
Изображение заставляет вспомнить о средневековом гобелене с его весьма своеобразными представлениями о перспективе. Изображения людей и животных просто накладываются на изображение природы. Единого пространства нет, хотя попытки его создания несомненны. Декоративность изображения оказывается важнее иллюзии достоверности. Это позволяет нам практически безошибочно относить картину к готическому периоду в искусстве.
Каждый персонаж, будь то человек или животное, изображен с особым тщанием. Объекты располагаются более или менее равномерно по всей площади картины и примерно в одной плоскости. Масштаб где-то соблюдается, где-то – нет.
На голове у Евстафия нечто невообразимое, похожее на тюрбан голубого цвета, подтверждающий, что перед нами именно язычник, которому еще только предстоит сделаться христианином. И когда он им станет, то, безусловно, сбросит сию нелепую штуковину, преобразившись не только внутренне, но и внешне.
Лошадь Евстафия заартачилась, упёрлась, не желает идти вперёд… Испугана распятием на лбу у оленя? Евстафий успокаивает животное. Кстати, и собаки в растерянности. Появление Спасителя никем не осталось незамеченным.
Нам