– Меня заперли в темной комнате, где обитает привидение.
Мистер Ллойд улыбнулся и нахмурился в одно и то же время. – Привидение? Все-таки вы совсем еще маленькая девочка. Вы что, боитесь привидений?
– Да, я боюсь духа мистера Рида: он умер в той комнате и лежал там в гробу. Ни Бесси и никто другой не ходит туда ночью без особенной необходимости. Это было жестоко – запереть меня там одну без огня, так жестоко, что я этого никогда, никогда не забуду.
– Глупости! И это вас делает такой несчастной? Разве теперь, при дневном свете, вы тоже боитесь?
– Нет, но скоро снова настанет ночь, и кроме того… я несчастна… очень несчастна… из-за других причин.
– Из-за каких других причин? Вы не можете мне сказать?
О, как страстно я желала ответить откровенно на этот вопрос, и как трудно это было сделать! Дети умеют чувствовать, но они не в состоянии называть чувства своими именами, и если им даже удается мысленно разобраться в себе, то они не умеют выразить этого словами. Однако я боялась упустить этот первый и единственный случай облегчить сердце, поделившись с кем-нибудь своим горем. После непродолжительного тревожного молчания мне удалось найти очень неполный, но правдивый ответ.
– Во-первых, у меня нет ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер.
– У вас есть добрая тетя и двоюродный брат и сестры.
Я снова остановилась, затем у меня вырвалось:
– Но Джон Рид сшиб меня с ног, а тетя заперла меня в красной комнате!
Мистер Ллойд снова завозился с табакеркой.
– Вы не находите, что Гейтсхед-холл очень красивый дом? – спросил он. – Разве вы не чувствуете благодарности за то, что можете здесь жить?
– Это не мой дом, и горничная говорит, что я имею меньше права находиться здесь, чем любая служанка.
– Пустяки! Вы же не хотите покинуть такое великолепное место?
– Если бы только мне было куда пойти, я была бы рада уйти отсюда, но не могу никуда уйти из Гейтсхеда, пока не стану взрослой.
– Может быть, это и возможно – кто знает? Есть у вас еще какие-нибудь родственники, кроме миссис Рид?
– Кажется, нет.
– Никого со стороны вашего отца?
– Я не знаю, я спросила раз тетю Рид, и она сказала, что, может быть, у меня и есть какие-нибудь бедные, простые родственники по имени Эйр, но она ничего о них не знает.
– Если бы у вас были такие родственники, вы бы хотели пойти к ним?
Я задумалась. Бедность кажется ужасной и взрослым людям, а тем более детям, которые совершенно не имеют представления о деятельной, трудовой, заслуживающей уважения жизни. Со словом «бедность» у них связано лишь представление об изорванных платьях, скудной пище, нетопленых печах, грубых манерах и низких пороках. В бедности было для меня что-то унизительное.
– Нет, я бы не хотела жить у бедных людей, – был мой ответ. – Даже если бы они были к вам добры?
Я покачала головой. Я не могла понять, как бедные люди вообще могут быть добрыми. Мне на ум пришли те женщины, что живут в деревне за Гейтсхед-холлом.