Вот таково Его учение, Юстус, о благословенных, которые счастливы и плачут, о Царстве, в котором много своих и чужих. По правде говоря, не знаю, зачем я хожу за Ним… Зачем? Для чего?
Одно только добавлю: слуга римского сотника выздоровел в ту самую минуту, когда Он произнес: «Исполнилось!»
Письмо VII
Дорогой Юстус!
Признаюсь, что на сей раз я не знаю, что тебе и сказать. То, чему я был свидетелем, перевернуло все мои суждения о Нем. Я много раз тебя уверял, что это совершенно обыкновенный человек. Сейчас я вынужден сказать, что я не знаю, кто Он: человек или некое таинственное существо, которое только выдает себя за человека…
Если бы я не наблюдал ежедневно, как Он ест и пьет, подобно любому из нас; если бы я не заметил однажды, как, войдя в чью-то плотницкую, Он не смог устоять против всех этих пил, рубанков, сверл и молотков и, все бросив, принялся обрабатывать лежащее в углу бревно – добросовестно, каждым Своим движением доказывая, что Он знает толк в работе; если бы не слезы в Его глазах; если бы не печаль, которой так часто пронизаны Его слова… Он выглядит человеком, Его ноги оставляют на песке след и приминают траву. Если Он устает – это заметно по Его лицу: Он становится бледным, как человек, потерявший много крови; тогда Он прислоняется к первой попавшейся скале или борту лодки – и засыпает. Именно так Он и уснул, когда мы плыли по озеру: каменным сном наработавшегося человека, готового спать стоя… Но подожди, я расскажу тебе все по порядку.
Он странствует, учит и исцеляет. Мы редко проводим больше одной ночи на одном месте. Мы ходим по галилейским дорогам, не обращая внимания на то, что уже стало жарко. Лето в самом разгаре. Вокруг все цветет, плоды созрели, уже подходит к концу жатва, и не сегодня-завтра можно будет рвать финики. Становится все суше. По городам и поселкам слышатся крики водоносов. Пруды и ручьи пересохли, Иордан обмелел и поблескивает серебристой лентой. Над озером, едва начинает смеркаться, разносятся крики людей, набирающих воду, да скрип колес. Вся эта буйная растительность, покрывающая окрестные холмы, поддерживается исключительно благодаря усилиям галилейских крестьян. Если бы не их труд, черные скалы выдавались бы из-под зелени, словно кости истлевшего трупа. Белая шапка на Ермоне растаяла, и теперь на фоне неба едва различима ее серо-зеленая вершина, почти теряющаяся в раскидистой зелени ребристого склона.
Куда бы Он ни пришел, Он сразу начинает учить. Он проповедует и в синагогах, хотя гораздо охотнее делает это под открытым небом. Он предпочитает холмы с крутыми склонами, с которых открывается обширный обзор, словно призывая горы, море, а также далекие города быть свидетелями Своих слов. Но я вот что заметил: в последнее время изменилась манера Его речей. Если раньше, прибегая к аггадам, Он сразу пояснял их смысл, то теперь Он предпочитает говорить только притчами, но почти никогда не разъясняет их значения; или делает это позже для Своих учеников, в случае, если и они не поняли