Юсупов и сам был причастен к происхождению произведений искусства, для чего в Архангельском выстроил фарфоровую фабрику и хрустальный завод, на которых трудились иностранные мастера и художники из французского Севра. На изделиях юсуповских заводов, использовавшихся и в его московском доме, ставилось соответствующее клеймо. Сегодня эти вещи ценятся очень высоко.
Будучи большим поклонником всего французского, Юсупов все желал делать на «лягушачий» же манер, например парк в Архангельском, террасы которого с изящными мраморными статуями и вазами красиво снисходили к реке. Но когда в 1812 году князь приехал в разоренное Архангельское и увидел, во что превратили его во время постоя солдаты Наполеона, эмоций он сдержать не смог и от потрясения заболел. Прекрасные статуи в парке предстали перед взором князя изуродованными, с отбитыми носами, на что Николай Борисович остроумно отреагировал: «Свиньи-французы заразили сифилисом весь мой Олимп!»
Летом в Архангельском прохладой веяло от красивых фонтанов, в холодное время года летний климат воссоздавался в зимнем саду, наполненном опять же мраморными фонтанами и апельсиновыми деревьями и пальмами, тропическими цветами и райскими птицами. Спасибо Екатерине – зная об интересе Юсупова ко всякого рода экзотике, она подарила ему семью тибетских верблюдов, которых бережно перевезли в Архангельское. Был у Юсупова и дрессированный орел, ежедневно прилетавший к барскому дому, а в пруду плавали рыбки, к жабрам которых были приколоты золотые серьги. «Князь Юсупов, – вспоминала московская старожилка Е.П. Янькова, – большой московский барин и последний екатерининский вельможа. Государыня очень его почитала. Говорят, в спальне у себя он повесил картину, где она и он писаны в виде Венеры и Аполлона. Павел после матушкиной смерти велел ему картину уничтожить. Сомневаюсь, однако, что князь послушался. А что до Князевой ветрености, так причиной тому его восточная горячность и любовная комплекция. В архангельской усадьбе князя – портреты любовниц его, картин более трехсот. Женился он на племяннице государынина любимца Потемкина, но нравом был ветрен и оттого в супружестве не слишком счастлив… Князь Николай был пригож и приятен и за простоту любим и двором, и простым людом. В Архангельском задавал он пиры, и последнее празднество по случаю коронования Николая превзошло все и совершенно поразило иностранных принцев и посланников. Богатств своих князь и сам не знал. Любил и собирал прекрасное. Коллекции его в России, полагаю, нет равных. Последние годы, наскуча миром, доживал он взаперти в своем московском доме. Когда бы не распутный нрав, сильно повредивший ему во мненьи общества, он мог быть сочтен идеалом мужчины».
Упомянутая мемуаристкой племянница Г.А. Потемкина – это Татьяна Васильевна Энгельгардт, на которой князь женился в 1793 году, пленявшая многих красотой, но только не своего мужа, имевшего множество любовниц. Ей было двадцать четыре