– Гошенька, миленький, ты узнал?
– О чем? – Мельком он взглянул на нее, а на лице – глазищи, как блюдца, с прописанной яркими красками в них надеждой. – А… Про мента и что означают его угрозы?
– И про Сашку. Она не звонит, на мои звонки ни разу не ответила, такое ощущение, будто потеряла трубку. Почему-то мент упомянул ее имя, почему?
– Забыл, прости. – Увидев, что Лайма обидчиво надула губы, заверил, но не очень активно: – Теперь не забуду, сегодня же разведаю. Выходи, ты приехала.
– А ты не пойдешь?
– Не могу. Извинись перед Вероникой, скажи, я обязательно ее навещу… Кстати, выясни, сколько времени она здесь пробудет.
Опять намек, мол, я переключился на новый объект, поинтересней тебя, в сущности, ей глубоко безразлично, кого решил охмурять Георгий, лишь бы не ее. Лайма выскочила из авто, еще раз вскользь напомнив о просьбе, но Вероника с компанией еще не вернулась с кладбища, поэтому она устроилась на детской площадке и позвонила.
– Куда ты пропала? – оглушил повышенным тоном голос в трубке.
– Не кричи, пожалуйста, – пролепетала Лайма, чувствуя себя виноватой. – Я не могла, поверь. Тут столько всего случилось…
– И что же случилось? – не подобрел голос.
– Не по телефону. Завтра приеду, обещаю. Ты не сердишься?
– Сержусь. Я торчу в этой дыре безвылазно…
– Знаю, знаю, – перебила она. – Потерпи немного, я все…
Гудки оборвали ее фразу, но повторно Лайма не нажала на вызов, зная, что сделает хуже. Обхватив плечи руками, она опустила голову и смотрела в песочницу, где песка как такового не было, а росла травка, превратившаяся за лето в высохшие спицы. Придет весна, и сквозь умершую сухость пробьется новая, живая трава, а с человеком так не бывает, он не возрождается, если уж умер, то навсегда. Лайма боялась смерти, это естественно. Страх умереть, присущий большинству, но отдаленный и чисто эмпирический, в ее сознании имел вполне реальное воплощение, возможно, из-за чрезмерной мнительности. Только кто бы точно сказал, где кончается мнительность, а начинается предчувствие? Кто определит границу между этими двумя понятиями? Не одно ли это и то же?
Во время скромных поминок еще один показатель смутил Веронику: мало говорили о Зине, мало было воспоминаний. Как же прожила она свою короткую жизнь, в частности те пять лет, что сестры не общались? Наверное, не этот несвоевременный вопрос должен был беспокоить Веронику, но он настойчиво лез в голову.
Благодарность Клавдии Васильевне и соседке, которая не открыла дверь, когда Вероника впервые пришла сюда, была велика. Растроганные женщины изъявили желание помочь убрать, но Даша (девушка, не представившаяся вначале) их выпроводила, убедив:
– Вы и так намаялись, идите отдыхать, я останусь и помогу.
Собственно, уборка предстояла небольшая, народу-то пришло… Веронике было стыдно вспоминать… но все закончилось, только внутри