Они с Бородиным знались очень давно, с самой учебы в университете, и впервые за все годы Григорьев видел своего друга в таком жутком состоянии.
– Я же говорю: нервы ни к черту. Все время кажется, что впереди ничего нет – крах.
– Разориться боишься?
– Да нет, чепуха все. Я и сам не знаю, чего боюсь. Не сплю ночами, работать не могу, все из рук валится. Жутко устаю, во второй половине дня – будто старик, сил уже не остается ни на что.
– А в чем причина, Андрей?
– Не знаю. Иногда посещают меня мысли о близкой смерти.
– Самоубийство?
– Нет. Временами кажется, что меня убьют.
– Кто?
Бородин пожал плечами.
– Если бы знать – убил бы первым. А так – страх, неосознанный, неконкретный. На улицу выхожу, к машине, и внутри меня все сжимается, кажется, что вот-вот выстрелят…
Замотал головой, закрыл лицо руками и тяжело вздохнул. Григорьев поставил рюмку с недопитым коньяком на стол, заложил руки в карманы.
– Это у тебя стресс, Андрей. Такое бывает. Депрессия. Ты таблетки пьешь? Антидепрессанты какие-нибудь.
– Ничего я не пью.
– Напрасно. Вся Америка на антидепрессантах сидит. А нам это и подавно прописано.
– Чушь это все.
– Не чушь. Я тебе одного врача присоветую, Каспаров.
– Что, фамилия у него – Каспаров?
– Нет, – улыбнулся Григорьев. – Его фамилия Морозов, Просто он в своем деле – чемпион, Каспаров. Понял? По всяким таким душевным делам – крупный спец.
– Психиатр, что ли?
– Ты чего так пугаешься-то? – Григорьев засмеялся и потрепал друга по плечу. – У нас уже не социализм, психиатров бояться не надо.
– Ну их всех к дьяволу!
– «Борис, ты не прав!» – опять попытался расшевелить собеседника Григорьев. – Нет, если по-прежнему хочешь по ночам вскакивать в холодном поту, как прежде, то я не настаиваю. Но если сохранилась тяга к жизни…
– Чем он мне помочь-то может? – спросил Бородин.
– К жизни тебя вернет. Опять научишься улыбаться, спать будешь спокойно, девушкам комплименты делать…
– Телефон у тебя есть?
– У меня? Мой телефон?
– Твой телефон я знаю! – угрюмо-раздраженно произнес Бородин. – Каспарова этого твоего телефон мне нужен.
– A-а, – протянул Григорьев и извлек из кармана записную книжку. – Сейчас найдем.
Продиктовал номер телефона. Бородин записал.
– Все, – сказал Григорьев. – Я поехал. Поздно уже.
Часы показывали половину одиннадцатого. Уже у самых дверей Григорьев поинтересовался, будто только что вспомнил:
– Я, кстати, спросить тебя хотел. У этой твоей Инги есть самец?
– Есть. – На лице Бородина отразилось жалкое подобие улыбки. – Какой-то банковский клерк.
– Конторская крыса?
– Но только больших размеров.
– Метр восемьдесят?
– Как бы не два.
– Ого, – сказал Григорьев. – Что же он в баскетболисты не пошел?
– В