Джина.
Иван позвал ее купаться, Улька в ответ попросила смастерить для шиншиллы клетку. Он не выдержал. И это тоже случилось в первый раз. Ему ничего не оставалось. Он взял ее руку и сжал.
Дальше все было хорошо. Очень. Погода наладилась, они купались и гуляли и не вспоминали о случившемся. Иногда она морщилась – правая ладонь болела, два пальца все-таки.
Но Иван был рад, что все так получилось. Теперь все стало понятно. Окончательно. Был он, была она. Между ними воздух. И ничего больше. Никаких шариков.
О шиншилле Улька больше не вспоминала. Иван подозревал, что она опасалась, что он разберется с каждым, кто потревожит воздух между ними. Пусть это будет даже зверек размером с кулак.
В августе приехал ее отец, дядя Федор. Они долго разговаривали с матерью на веранде, и в первый класс он и Улька отправились вместе. Держась за руки. Рюкзаки за плечами, большие букеты.
Он счастливо улыбался.
Глава 6
Ждать оказалось тяжело.
Он начал ждать еще с зимы, еще тогда, тогда, в декабре.
Стал снег, разъезд накрыло тяжелой лапой и темнотой, светился лишь фонарь над ларьком Крыловой, да над перроном болтались синие полосы ламп. Семиволковы ждали на перроне. Тетя Даня, Петька, она. Тюлька еще.
Этого, Владика, не было, видимо, вчера уехал, только семья. Дяди Федора тоже не было, он решил пробираться к городу через завалы на джипе, а своих решил отправить на поезде, так безопаснее. И теперь они ждали пригородного. Тетя Даня курила, Улька мерзла и притоптывала сапожками, а может, просто вид делала, что мерзнет. Петька и Тюлька ползали по перрону, выкатывая снеговика.
Аксён стоял возле дома Юрьихи, смотрел на перрон через сломанный забор.
Надо подойти. Он и собирался подойти. Говорил себе: вот сейчас, еще минута и подойду. И скажу, речь была заготовлена и запомнена. Но так и не решился.
Он никогда не думал, что это так. Больно. Не в голове где-то больно, не в какой-нибудь там душе, а по-настоящему. Пригородный тронулся, и в животе тут же поселилось тяжелое тянущее чувство, угли, ветер дул, и боль вспыхивала, что-то лопалось внутри.
Пригородный втянулся в снег, свет над перроном погас в целях экономии, осталась только метель. И где-то в ней, прямо и вверху, звякала лампа, Аксён стоял за забором, так и стоял.
Мимо прохрустел Тюлька. Он глухо выл, Аксёна он не заметил.
Аксён выбрался на перрон. На западе сквозь метель виднелись красные точки семафоров, на востоке не было ничего. Перрон был завален снегом, следов нет. Кособокий снеговик. Аксён приблизился. Снеговик смотрел пластиковыми пробками от колы и улыбался дугой из десятикопеечных монет. Без носа, только дырка. Видимо, нос вытащил Тюлька.
Снеговику было весело. Он издевался, насмехался своими десятикопеечными зубами. Аксён стащил перчатку. Сейчас зубы. И глаза. И вообще, расколет эту тупую репу, выпустит на воздух снежные мозги, потом будет прыгать так, чтобы снег к снегу…
Но он не ударил.
Вместо