Медленно он бродил по лабиринтам галереи, там, где выставлялись художники, останавливаясь перед одними картинами и равнодушно скользя глазами по другим. Минут пять постоял перед каким-то пейзажем, изображавшим зимний лес, вздохнул…
На третьем этаже, уже порядком устав, Федор Максимович оказался в небольшом зале, на стенах которого висели произведения графики. Подобные картины, выполненные то ли углем, то ли карандашом, никогда его не привлекали, он признавал за настоящее искусство только то, что создано маслом или акварелью. Но вдруг он замедлил шаг, ироничная улыбка заиграла в уголках его губ.
«Бред какой-то! Но что-то в этом есть, определенно», – подумал он удивленно. Старая скомканная газета, перекати-полем летящая по тротуару… забитый травой и мусором водосток, изображенный с очень близкого расстояния, словно автор, опустившись на корточки, скрупулезно вырисовывал каждую травинку и размокший сигаретный фильтр, прилипший к решетке водостока… облупленная трансформаторная будка с надписью «Спартак – чемпион»… кованая железная ограда, сквозь которую тянулись к солнцу ветки деревьев, словно в вечной мольбе… Сюжеты этих картин были нелепы и неожиданны, как будто художник, создавший их, не отрывал взгляда от земли, рисуя все, что валялось на ней, а людей для него не существовало.
Федор Максимович, все еще усмехаясь, прочитал подписи под картинами и оглянулся. За столиком в стороне сидела миниатюрная бледная девушка со светло-пепельными волосами, собранными на затылке в пучок, в бледно-лиловом шелковом платьице – воплощение декаданса и меланхолии.
– Вы автор? – подошел к ней Федор Максимович. – Вы – Качалина?
– Ага, – равнодушно ответила девушка.
Глаза у нее были такого небесно-голубого оттенка, что Федор Максимович невольно залюбовался. Повисла пауза. Художница смотрела на посетителя выставки спокойно и доброжелательно, и Федору Максимовичу даже стало немного неловко под прицелом этого голубого огня.
– А работы ваши продаются? – неожиданно для самого себя спросил он.
– Пожалуйста, – великодушно предложила она. – Вот только те, что помечены красными кружочками, уже проданы, а все остальное…
– Терещенко. Федор Максимович, – представился он.
– Елена, – чуть наклонила в ответ голову девушка.
– Вот что, Аленушка, я сейчас еще разок взгляну…
– Нет, нет, – вновь подняла она на него глаза. – Не Аленушка. Елена.
– Не понял… – осекся он, но тут же сообразил: – Впрочем, понял. Только Елена, да?
Художница его смущала, раздражала и привлекала одновременно. Но чем, он пока