И думаю: как нерушима власть
Любви к Отчизне в сердце неизменном!
Теряясь в первозданной тишине,
Летят, кружа бесшумным роем, думы,
И снова пробуждаются во мне,
Тоскующей по городскому шуму.
Но тут в глаза ударил яркий свет:
Откинув шаль густых вечерних теней,
Как будто сотни крохотных планет
Посыпались на горное селенье.
И засиял созвездьями аул,
Лучи снопами полегли на горы.
С дороги, будто новой жизни гул,
Донёсся беспокойный шум мотора.
По лабиринту улочек кривых,
По скользкой крутизне тропы петлистой,
Спешу к плато, где мощный грузовик
Застыл с отважным видом альпиниста.
Бывало, с удивленьем мал и стар
Глазели на машины здесь когда-то,
И, как от глаз чудовища, от фар
В испуге диком разбегалось стадо.
Теперь, смотрю, задев бочком крыло,
Прошёл ишак, на чудо глянув косо.
И чей-то заблудившийся телок
Обнюхивает задние колёса.
Гурьбой неугомонной детвора
С весёлым смехом повалила в кузов,
Чтоб завтра укатить, как мы вчера,
Моторы оседлав, к столичным вузам.
Но верю я, в какие бы концы
Ни бросило их вечное движенье,
Вернутся, как отходники-отцы,
С богатым грузом знаний и уменья.
Они горам покоя не дадут.
В родном краю, живя семьёй единой,
Над снежными вершинами сплетут
Канатных трасс стальную паутину.
На голых склонах разведут сады,
Дворцы построят юные умельцы,
Каскады белопенные воды
Направят к светлым саклям односельцев.
Могучей силой взлётов трудовых
Навек сотрут следы годин ненастных.
В глубинной тьме гранитных кладовых
Найдут руду невиданного счастья.
Песня ашуга
Я слышала как-то, в гостях у подруги,
Старинную песню седого ашуга.
Под нежные звуки ширазского саза
Он пел о сынах удалого Кавказа.
О том, как джигиты больших джамаатов
В бою закалялись под посвист булата.
Как чтили суровые нравы отцов
И горькую правду бросали в лицо.
Чьи клятвы звучали и твёрдо, и свято,
Кто подлость презреньем разил без пощады.
Их гнев благородный от зла был далёк,
Им беглый мятежник довериться мог.
Очей не касалась пустая слеза.
Они не судили врагов за глаза.
Привычным к суровым лишеньям и нуждам
Коварство двуликих и лесть были чужды.
Кто знал гордой славы достойную цену,
Питал отвращенье к трусливой измене.
Хвала нашим предкам, чья совесть была,
Как снежная шапка Казбека, бела.
С