Ларочка поняла, что папа шутит, и засмеялась, а Николай, кажется, обиделся.
– Вам лишь бы шуточки шутить! – перебил он.
– Ну не рыдать же над таким конфузом… Запомните, мой друг, пренебрегать каким-то обучением – все равно, что воровать у себя…
– Да не пренебрегал я! – выпалил Николай. – Что вы налетели? И не дослушали к тому же! Так вот! Узнав, что я не владею украинским, парторг давай кричать: «Ты что это мне и товарищам голову морочишь? Мы тебя от завода на рабфак отправляли как украинского рабочего. Нам в рамках коренизации под украинцев места для обучения выделили! А ты, выходит, не украинец? Обмануть советскую власть вознамерился?» Тут я разозлился, – вот разозлившимся гиганта-Николая представить было просто. – Это как же я не украинец, если Горленко? – продолжил он. – Все предки матери испокон веков тут, на Слобожанщине жили. А отец из Луганской области. В родительском доме у отца, кстати, все на украинском говорили, но нам это уже не передалось. А вот национальная гордость – передалась. Да, говорю на русском, но это ж не значит, что я не украинец? А парторг такой: «Значит-значит!» Не выдержал я, расстроился, съездил парторгу по физиономии. Ну и сразу с рабфака вылетел. Пострадал за свою любовь к Украине. А с завода уже сам ушел, уж больно обидно стало за себя и за Родину…
Прозвенел звонок, и Николай был вынужден прерваться.
– Пойдемте в зал, – скомандовал Морской.
Тут Коля неожиданно замялся.
– Я, это… Ну не очень про балет. Я за последние двадцать лет – то есть за всю свою жизнь – был на балете всего однажды. Нам на рабфак пришла разнарядка, надо было выделить представителей… Меня и выделили. Только я заснул. Прям на спектакле. Я после работы, уставший, а они танцуют… Позору было – до сих пор краснею! – Тут Николай и правда покраснел.
– Вот и отлично! – обрадовался папа Морской. – Раз так, то сейчас вы тем более должны пойти с нами. Будете проверочной группой. Новый балет призван будоражить массы и не усыплять! Вот и проверим.
– Ладно. Только все ж я – «ты»!
Пройдя в первый ряд партера, папа Морской поворчал про то, что прессе вечно выделяют не лучшие места, усадил Ларочку и Николая и, к великому удовольствию дочери, тихонечко спросил:
– Скажите, а почему про отчисление с рабфака вы не рассказывали раньше? Вы начали историю со слов «могу все рассказать теперь, когда все разрешилось»…
– Ах, да! – вспомнил Николай. – Уйдя с завода, я думал, что моя жизнь кончена. Посадят за драку же, как пить дать, посадят! Я так страдал, что окончательно заделался поэтом. Теперь пишу стихи без остановки, а раньше только, если просят для газеты.
– Прочтете?
– Что вы! Даже не просите. Сказать по правде, нечего читать. «Писать» это не значит «написать», все новые вещи только в стадии задумок. А старые, признаться, никудышны.
– Товарищ,