Да, храмы, монастыри, а главное – пещеры Лавры, и ближние Антониевы, и дальние Феодосиевы, соединенные мостом-галерейкой через заросший бузиной и орешником овраг. О них столько рассказывали знакомые куряне, побывавшие там паломники! Рассказывали, заходясь от восторга, размахивая руками, и – замолкали от невозможности выразить главное, сокровенное, несказанное. Одно слово – Лавра. Под низкими сводами, в темных нишах погребенных подвижников святые мощи обитают. И хоть сыро в земле из-за близости Днепра (облачения на ковчежцах тлеют от влаги, часто менять приходится) – праведные мощи все сухенькие, косточка к косточке. И словно слышится молитвенный шепот бескровных губ, угадываются дрожащие огоньки свечей и согбенные тени на стенах, и доносится тихое веяние благодати, будто кто-то невидимый по-отечески осеняет крестом и ласково касается бесплотной ладонью лба.
Ради этого можно и поспешить – шире шаг, и шапку в руку, ноги-то молодые, и кровь горячая. И жажда неутолимая той воды живой, неиссякаемой, что течет в вечность, как молвил о том сам Господь и записали евангелисты.
Так они и шли, пятеро и Прохор с ними – шестым, почти без отдыха. Спали там, где заставала их ночь, под одиноким деревом посреди поля или в душистом, только что собранном, с головками цветов стогу сена; пробуждались на рассвете – и снова шли. И хотя обещали себе по сторонам не глазеть, иной раз не могли удержаться, все-таки невольно приостанавливались, сбавляли шаг. Сбавляли и, словно зачарованные, любовались и молочно-розовыми от расстилающегося по бескрайним полям тумана утренними зорями, и багряными, как остывающие угли жаровни, закатами, и млеющими в лунном сиянии, окаймленными зеленой тиной заводями с желтыми кувшинками, и столпами солнечного света в дубовых рощах.
А беленые, крытые соломой малороссийские хаты под спеющими вишнями, с важно вышагивающим по двору кочетом, птичьим генералом, и неизменным горшком на колу плетня – чем не загляденье! Лежа на спине после купания (а как не искупаться, переходя вброд прозрачную реку!), слушали упоительное пение кузнечиков в жарком полуденном мареве, кваканье заходившихся любовной истомой лягушек, шелест колосящейся ржи, что так плавно колышется, вздымается волнами под порывами теплого ветра.
А какие бывали дивные, чарующие, колдовские ночи: звенящая тишина и звезды!.. Вот и не спишь, и смотришь на Божий мир, и радуешься какой-то безотчетной радостью, что и ты в нем есть, не заброшен, не потерян, а любим и обласкан Творцом…
С высокого берега Днепра жарко, ослепительно, до рези в глазах полыхнул под солнцем золотом куполов Киев, еще далекий, только приоткрывшийся, проступивший из туманной дымки. И вот с каждым шагом он ближе, крупнее, видны улицы, дома, утопающие в садах, гуляющая публика, нарядные экипажи. Ах, воистину дух захватывает, дыханье