Галя:
– А когда будет затемнение солнца?
– Ты гадкая и жадная девочка, – говорю я Саше.
– Я не буду с тобой водиться, если ты ругаешься, – отвечает она, плача.
13 июля 45.
Саша ест булку с маслом. Подходит Галя:
– Ты что кушаешь?
Саша делиться не хочет. Поэтому она предусмотрительно отвечает:
– Это гадость. Невкусно.
Берта Львовна воспитывает двоих чужих детей. Они любят ее, слушаются. Галя постоянно у них и принимает участие во всех делах – дежурит (убирает, моет посуду), играет, занимается.
Сказала мне вчера:
– Почему ты не разрешаешь мне много бывать у тети Берты? Ведь она делает меня хорошей. Даже тетя Оля (няня) говорит, что я стала хорошей.
28 июля 45.
Читаю Саше книжку. Там стихи:
Очень любит наш Ванюша
Вишни, яблоки и груши.
– и нарисован мальчик с яблоком в руках.
– А почему он не дает мне яблочка? – спрашивает Саша, улыбкой намекая на то, что понимает всю вздорность такого вопроса. Но с надеждой в голосе – чем черт не шутит? – вдруг бумажный мальчик раздобрится!
Галя укладывает Сашу спать, раздевает ее. Сашка пищит, хохочет, бегает от нее по комнате. Самовлюбленно восклицает:
– И что я такая баловница!
Галя при этом проявляет неожиданную для меня начитанность: – Ты, – говорит она, – как в «Обломове»: дрыгаешь ногами, не даешь ботинок снять.
Припоминаю: она зимой читала в какой-то хрестоматии отрывок «Сон Обломова».
Галя плохо подмела комнату, оставила много сору.
– Будет у тебя жених рябой, – говорю ей то, что говорили мне в таких случаях в детстве.
– А я никогда не женюсь, – отвечает она. – Все мужья злые, мне их не надо.
Галя: – Мама, в каком классе будут объяснять, как дети родятся?
(Вот ведь какая проклятая проблема!)
31 июля 45.
Саша собирает малину, тщательно разыскивая только красные ягоды. Когда делится со мной (отколупывая какие-то микроскопические дольки), то восклицает со смесью тоски и восхищения:
– Ой, какая я не жадная, какая я не жадная!
Иногда, прежде чем поделиться, спрашивает с надеждой: «Мама, ты ведь не хочешь?»
30 августа 45.
Десять дней назад – 19 августа – Саша упала со второго этажа дачи в пролет лестницы. К счастью, вниз спускался Григорий Давыдович Плинер, на фетровую шляпу которого и обрушилась Саша. Когда я выскочила на шум и крики в коридор, то в темноте нащупала Сашу на полу. Она лежала навзничь, раскинув ручки, и не кричала, а стонала. Я подняла ее, внесла в комнату – правый глазок у нее скосился, а личико было изжелта-бледное. Мы побежали к врачу. Он осмотрел Сашу, заставил ее пройтись, спросил, как все случилось.
– Я шла, – сказала она. – И упала. И было больно.
Глазок у нее стал на место, она перестала стонать, только выглядела очень усталой и хотела спать. Врач велел ждать – сутки решат, не будет ли мозговых явлений.
Мы ждали.